Впоследствии, через некоторое время, когда мы привыкли к дискомфорту и он превратился в привычку, выдался момент здравого смысла и любопытства. Мы посмотрели друг на друга и задали очевидный вопрос: «Что сейчас происходит?» Из своей работы мы знали, что с вызовом близости не справляются многие. Многие отказались от нее или не осмелились надеяться на большее, чем то, что уже имели. Мы оглянулись на своих друзей и коллег, и картина была очень похожей. На самом деле, не получалось ни у кого. Частота разводов, статистика семей с родителями-одиночками и вездесущие колонки для одиноких сердец, по-видимому, лишь подтверждали наше представление о том, что мы такие не одни. «Только не с нами!» – протестовали мы.
Затем мы вспомнили шутку – историю о невинном ребенке, выгребающем навоз в стойле. Сверху была надпись, гласившая: «Учитывая все это дерьмо, где-то здесь должен быть пони!»
Это было спусковым крючком. Мы начали задаваться вопросом: вероятно, мы должны были столкнуться с подобными трудностями в отношениях? Могло ли статься, что, вместо того чтобы направляться к провалу, мы открывали что-то о самих себе и о природе близости, достижимое лишь посредством крайнего дискомфорта? Возможно ли, что этот конфликт на самом деле имел какую-то цель? У всех наших знакомых в той или иной мере были проблемы в отношениях, хотя некоторые пары, казалось, активно стремились избегать конфликта, а другие впадали от него в зависимость. Возможно ли, что это одна и та же динамика в разных формах?
Допустим, конфликт должен происходить, но тогда для чего, черт возьми, он нужен?! Может ли статься, что проявление этих неприглядных, вызывающих жалость к себе, порочных частей нашего «Я» было именно тем, чего требовали от нас отношения, чтобы мы изменились? Может ли существовать такая сущность, как «отношения», которая на самом деле обладает потенциалом исцеления? Или нам просто хочется так думать? Если бы это было правдой, возможно ли было бы вообще долгосрочное счастье? Мы ни в чем не были уверены. Чтобы понять, существуют ли древние или современные свидетельства подобной теории, мы начали искать ответы в книгах по психологии, мифах и историях.
В такие моменты здравомыслия, пытаясь обдумать подобные вопросы, мы начали испытывать некоторое сострадание в сфере отношений. Все начало выглядеть так, будто они проходят невероятный процесс, который может повлечь за собой смерть. Умирают, по-видимому, две вещи: во-первых, идея любви, которая должна преодолеть любые преграды, а во-вторых, привлекательные образы, которые мы видим друг в друге. Размышлять над первым было еще слишком сложно, поскольку мы по-прежнему жалели самих себя. Но второе казалось очень пагубным и вполне конкретным.
Мы уже поняли, что многие вещи из тех, что изначально привлекли нас в другом человеке, позже стали источниками сильного раздражения. К примеру, оптимистическое и расслабленное отношение Хелены к жизни когда-то очень нравилось Нику. Он вырос в строгой семье, где ко времени относились регламентированно, как в интернате, и изначально ему было хорошо рядом с непринужденной Хеленой. Но вскоре он стал зацикливаться на том, что она постоянно заставляла его ждать и никогда не делала ничего вовремя! Это стало совершенно сводить его с ума. В то же время Хелена когда-то высоко оценила способность Ника разбираться в ситуациях, принимать решения и воплощать их, это было привлекательной мужской чертой. Теперь же ей начало казаться, что он полностью ее контролирует!
И более того, когда мы начали прикладывать меньше усилий к тому, чтобы нравиться друг другу, то оба увидели, что над нами властвуют семейные демоны. Ник обнаружил, что разыгрывает из себя знакомого тирана (которого, клялся Ник, он уже оставил – в лице своего отца), и магическим образом стал напоминать контролирующего и отвергающего отца Хелены. При этом он ощутил, что лишен любящего понимания Хелены – той самой материнской заботы, которой он всегда жаждал. Хелена превращалась на его глазах в злобную ведьму. Наблюдая за этим, он чувствовал пугающее, но знакомое ощущение.