Жан-Шарль застонал:

– Любой! Любой, кто хоть что-то слушал в школе, об этом знал бы! Вода усиливает магию иллюзий, идиоты!

– Вода и усилила, – невозмутимо согласился Тома. – С двух из трех этажей “Пьяной русалки” иллюзии облетели. Ее хозяин орал, что мерзавцев найдет и убьет. Хорошо хоть, я артефакт обтер, прежде чем выбросить… Так что теперь мы в “Русалку” и сами больше не пойдем!

Когда мы как следует обстебали этих придурков, Дамьен деловито уточнил:

– Ну что, парни, еще по пиву?

– Не, я пас, – я без особой необходимости прикрыл ладонью недопитую вторую кружку. – Мы с Кассандрой договорились вечером встретиться.

– И что? – удивился Дамьен. – Что она тебе сделает?

Я взглянул на Моранжа свысока и снисходительно бросил:

– Если приду бухой? Бортанет!

Она ж сразу поймет, что пьяный я учиться не смогу… Но это я объяснять Дамьену точно не стану!

Изумление стекло с лица Моранжа, как вода. Он взглянул на меня неожиданно цепко, вытянул из-за пазухи цепочку и отстегнул с нее кулон.

– Вив, знаешь… – перегнувшись через стол, он бросил кулон мне в кружку, – а выпей-ка это.

Не удержавшись, я понюхал выпивку: пиво как пиво. Дамьеном не пахнет!

– Ну, и что это? – Уточнил я, не скрывая скепсиса.

– Отворот.

И был он зверски серьезен.

– Дамьен, друг! – Не удержавшись, заржал я. – Не настолько ты мне нравишься, чтобы отворотное пить!

– Мне он тоже не нравится, – сообщил Тома. – Совершенно отвратительный тип.

Не теряя светского выражения лица, Тома увернулся от брошенной в него Моранжем пивной пробки и закончил мысль:

– Но отворотное ты все же выпей.

Я умилился: нет, ну я же говорил! Они редкостные придурки, конечно, но друзья хорошие!

Кассандра

Настроение было не ужасным, нет. Оно было никаким. В кампус я брела на автопилоте, а на плечи будто навалилась вся тяжесть мира.

Я не хочу общаться с дядей.

Просто не хочу.

И от понимания этого я чувствовала себя еще хуже.

К тяжести на плечах добавлялось осознание, какая же я эгоистичная неблагодарная дрянь.

Дядя Квентин забрал меня из детского дома, он учил меня и заботился обо мне как мог, а я… я даже не хочу с ним общаться.

Что с того, что мы с ним ссорились? Это же не отменяет, что с тринадцати до восемнадцати лет воспитывал меня именно он.

А ссоры… Покажите мне, в какой семье не ссорятся. А я вообще была тогда пубертатным подростком и наверняка была невыносима. И…

И всё равно, мы были семьей. И дядя был самым близким мне человеком.

Я буду ему звонить. Возьму себя в руки – и буду.

…а на душе было тоскливо-тоскливо, и зрела невозможная, несбыточная мысль – собрать вещички, и свалить в неизвестность, оставив за собой жизненные перспективы, стипендию и подаренный роскошный телефон.

Надо будет, кстати, в начале учебной недели зайти в академическую библиотеку, зарегистрироваться и получить доступ облачным учебникам. И книгам. И научным материалам.

Еще нужно зайти к профессору Но, взять тему для доклада – с занятия он меня отпустил, но пропуск придется отрабатывать. И что-то с подработкой решать нужно, денег у меня так мало, что самый незначительный форс-мажор грозит обернуться для меня настоящей катастрофой.

Список дел выстраивался у меня в голове, неспешно сшивая треснувшую реальность и пришивая меня к ней.

В кампус я приползла всё еще нога за ногу – но уже без упаднических настроений и желания немедленно утопиться.

В конце концов, куда спешить, всегда успею!

И решила предпринять что-нибудь внезапное, чтобы в этом мнении утвердиться.

Стук в дверь раздался, когда стихийная уборка комнаты подошла к концу – а что там убирать-то особо, собственно говоря?

Ввалившийся ко мне гросс Теккер был оглушительно хорош собой и самодоволен – ну, тут ничего нового, тут всё как всегда.