– Так что, мне принять твоё молчание за знак согласия? – спрашивал мужчина. – Но с чем ты соглашаешься? Хочешь предать этого Джейсона, которого ты хорошо знаешь, таким же образом, как и он тебя? Или всё сказанное им правда, и во всём виновата ты? Что выберешь?

Нина заставила себя на него взглянуть.

– Я никогда не соглашусь ни с чем, что бы вы ни сказали, – горячо ответила она.

– Гм, интересно, – нахмурился мужчина. – А я хотел сделать тебе предложение, которое могло бы спасти тебе жизнь. Но ты, похоже, не в настроении. Так что придётся подождать.

Он встал, и, прихватив с собой стул и кусочки разбитого магнитофона, вышел из камеры. Отвернувшись к стене, Нина тихонько всхлипнула.

Но, дождавшись его ухода, оглянулась и увидела, что он забыл белый, аккуратно сложенный, выглаженный носовой платок. Нина схватила платок, скомкала и хотела запустить им в стену. Но платок не ударился бы с той же силой, как и магнитофон, а плавно опустился бы на пол, будто птица на привычный насест.

Нина огляделась, не наблюдает ли кто, потом громко высморкалась.

Хлеб Нина всё же съела. Она ненавидела саму себя за то, что подобрала всё до единой крошки и схрупала червивое яблоко до самых семечек.

Ей бы оплакивать Джейсона, бесконечно всхлипывая, как какой-нибудь отвергнутой героине из книжек тёти Ценки. Но она уже не была убита горем, она разозлилась. Еда только добавила сил для ярости.

– Вот идиотка-то, – бормотала она себе под нос. – И с именем не ошиблись.

Как он мог? Как Джейсон мог стоять ночь за ночью в свете луны, с такой любовью смотреть ей в глаза, потом отвернуться – и вот вам, пожалуйста?

Неужели он ещё месяц назад планировал её предать, когда впервые прошептал на ухо:

– Почему бы не отправить остальных назад? Побудем несколько минут вдвоём?

Он взял её за руку, ткнулся носом в шею, и у Нины подкосились ноги. Даже сейчас она все ещё ощущала его руку на своей, прижатые к её губам губы. Сколько раз она вновь переживала каждый поцелуй, каждое прикосновение. В памяти всё ещё звучал его голос:

– Я тебя люблю.

Но он её не любил. Рассказал демографической полиции, что она задумала что-то ужасное, и теперь её за это убьют.

Нина с такой силой выплюнула семечко от яблока, что оно запрыгало по полу.

С Джейсоном она выставила себя полной дурой. Она вспоминала встречи в лесу, когда с обожанием смотрела на него и несла полную чушь. Флиртовала. Вспомнила встречу, когда в компании появился новый мальчик, Ли Грант. Джейсон рассказывал Ли о митинге за права третьих детей, который устроила Джен Толбот. А Нина ничего не внесла в разговор, кроме повторения слов Джейсона: «Митинг…» Она вообще не могла сказать ничего умного, ведь и разговора толком не слышала, просто смотрела на отблески тусклого света на лице Джейсона, любуясь его строгим профилем. Изучая идеально точёный нос.

Вот дура!

Даже до этого, до их первого с Джейсоном поцелуя, она флиртовала, но по-другому, с важным видом подсмеиваясь над мальчишками.

– Ну это же мальчик! – сотни раз повторяла она с глупой жеманной улыбкой.

Она будто играла в одном из телесериалов тёти Ценки. Не хватало только бального платья и одного из тех изящных маленьких складных вееров, каким обмахивают лицо, говоря что-нибудь особенно вычурно.

Нелепо. Вот как она выглядела на самом деле – выставила себя на посмешище. Как это она забыла? Она была нескладной тринадцатилетней девчонкой с тонкими, обрамляющими лицо косичками. Будь у неё даже бальное платье и складной веер в руках, вид от них стал бы только глупее.

Чего ж удивляться, что Джейсон её предал! И что Салли с Боннер в лесу всегда держались поодаль, будто не хотели, чтобы их с ней видели.