, который часто являлся потомком бывшего провинциального протектора или наместника. Далее располагались его воины высшего ранга (кюнин), имеющие свои собственные поместья, воины среднего ранга (гокэнин, дзикан), подчиненные (кюнин) и пешие воины низшего ранга (асигару) со своими оруженосцами и слугами. Под ними всеми, на провинциальных территориях, под тщательным надзором трудилась целая армия крестьян, привязанных к своей земле. В больших городах гражданское население было разделено на несколько профессиональных классов и состояло в основном из небольшого количества крупных землевладельцев, богатых купцов и ростовщиков, которые управляли различными гильдиями и корпорациями торговцев, ремесленников и крестьян, привязанных к плодородным землям вокруг городов. Ниже располагались подмастерья, крестьяне-арендаторы и слуги, чье положение было близким к рабству. На дне этой социальной лестницы находились артисты, носильщики, чужеземцы, нищие, а еще ниже, за пределами общества, влачили свое жалкое существование парии, или неприкасаемые (эта). Все эти классы, со всеми их категориями и рангами, сыграли свою роль в эволюции будзюцу, вступив в конфронтацию с первым сёгуном из клана Токугава.

Военизированная структура общества Токугава: сёгун

Резиденцией своего центрального правительства Иэясу сделал Эдо, бывшую маленькую деревушку, превращенную в 1456 году сыном правителя провинции Тамба, Ота Докан (1432–1486), в процветающий город, которому однажды суждено было стать «Восточной столицей» страны – Токио. С первым сёгуном из клана Токугава «эпоха беспорядочного величия и демократических ожиданий» закончилась (Cole, 46), и на глазах у всей нации основные социальные слои, сформировавшиеся в периоды Асикага (Муромати) и Момояма, легли в основу жесткой системы классовой дифференциации, четко определенной новыми законами страны и строго охраняемой новой аристократией.


Сёгун в придворном одеянии

Стражник у рва

Комусо, последователь буддистской секты фукэ


Во всех своих законах и постановлениях Иэясу и его прямые потомки старались установить директивы для создания стабильной национальной структуры. Директивы Токугава определяли моральные нормы как для общества в целом, так и для его отдельных граждан. Они учреждали специальные органы для насаждения новой морали в обществе и наказания нарушителей. Эти моральные принципы были основаны на общественных взаимоотношениях между хозяином и подчиненным, которые находили свое отражение в личных взаимоотношениях между отцом и сыном. Первые определяли форму и функциональность основных социальных организаций общества Токугава – различных классов и кланов в пределах класса, в нисходящем порядке иерархической субординации. Последние определяли состав и функции основной ячейки любого общества – семьи. Эти нормы морали, унаследованные из Китая, где они разрабатывались местными учеными на протяжении нескольких эпох, эволюционировали в Японии в основную мотивацию для деятельности всей нации – более того, национального существования, а во времена кризиса даже выживания. В феодальной Японии не существовало более страшного преступления, чем бунт против господина (или отца); и ни одна серия наказаний, применявшихся в соответствии с предписаниями уголовного кодекса («Кудзиката осадамэгаки»), не считалась достаточно суровой, для того чтобы загладить подобный проступок или даже искупить его. Ядзаки рассказывает нам: «Самое тяжелое наказание ожидало тех, кто нарушал связь между хозяином и подчиненным, такую важную для поддержания феодальной системы». В 53-м пункте своего фамильного «завещания», известном как «Указ из 100 статей» («Осадамэгаки хяккадзё»), Иэясу провозглашает: