Перед нею шел ряд тополей, не доходивших до верха бетонной преграды. Никитин пошел у самой бетонной стены, между нею и тополями. Мы с Марисом следовали за ним цепочкой.

– Тсс! – внезапно приложил палец к губам дядя Саша.

Мы замерли, прислушиваясь. Я выглянула из-за очередного ствола: улица оставалась пустынной. Да здесь и днем люди не особо хаживают. Если только крайне необходимо. Узкая заасфальтированная при царе Горохе дорога, вся в ухабах и колдобинах, с другой стороны канава, в которой все еще стоит вода после недавнего дождя. Отчаянно орали лягушки. Я не была перед главными воротами, но Шулманис говорил, что там подъезд очень даже приличный: и асфальт ровный, и прибрано все. В общем, цивильно. Но кто же будет заниматься другой, непарадной стороной? Кому это надо?

Народная тропа, конечно, пролегает где-то здесь. Но народ наш неприхотливый, на «Мерседесах» не ездит, по этой дорожке на своих двоих он пройдет с большим успехом. Как вполне успешно шли и мы.

Пока я осматривала окрестности (не надо забывать, что ночи летом в Питере белые, и фонарик даже для прохода вдоль ограды не требовался – было достаточно светло, чтобы видеть дорогу), мужчины прислушивались к тому, что делалось на территории завода. Я тоже навострила ушки. Потом мы приступили к обсуждению.

– Говорят не по-нашему, – заметил дядя Саша. – Язык какой-то странный. Я никогда такого не слышал.

– А вы, вообще, на каких изъясняетесь? – поинтересовалась я у полковника Никитина.

– На английском свободно, немного на немецком, – ответил он. – Не забывай, что я пятнадцать лет плавал.

Да, я об этой части биографии дяди Саши на тот момент запамятовала. Сама-то я владею только великим и могучим. Марис, как я предполагала, кроме русского и латышского, должен знать еще как минимум английский – если постоянно общается со скандинавами. Ну, может, и шведский, и финский. Это надо будет уточнить. Всегда уважала людей, говорящих на иностранных языках. А что, если мне тоже заняться на досуге?

– Поскольку ликеро-водочный цех принадлежит некоему Зурабу Чкадуа, – заметила я, – это вполне может быть грузинский.

– Я знаю, как звучит грузинский, – отозвался дядя Саша, – хоть и не могу на нем изъясняться. Бывал в Тбилиси неоднократно. Нет, не грузинский.

– Вы меня сейчас, наверное, сочтете за идиота… – начал Марис.

– Не тяни резину, – перебил Никитин.

– Я недавно отдыхал в Таиланде. Не уверен, но похоже на тайский.

– Откуда здесь тайцы?! – зашипела я. – Это наших в Таиланде сейчас немерено. Но тайцам-то к нам зачем ездить?

Марис неопределенно пожал плечами. Дядя Саша напряженно думал, потом заявил:

– Вот что, Наташа. Мы тебя сейчас поднимем к себе на плечи, взглянешь через забор по-быстрому. Взглянула – и назад. Только чтобы провести рекогносцировку.

– Есть! – отрапортовала я.

Меня подняли – и я увидела довольно большой двор, в котором кипела бурная деятельность. У меня было несколько секунд, но их оказалось достаточно, чтобы оценить обстановку.

– Ну? – одновременно спросили Шулманис и Никитин, опуская меня на грешную землю.

– Вьетнамцы, по-моему. Ну, точно такие же, как те, что торговали кроссовками, куртками и всяким другим барахлом на рынках и в переходах метро. Но я их что-то давно не видела в городе.

– Значит, остались еще. Там что, целый полк их?

– Человек десять, – сказала я. – Это тех, что я увидела. Может, внутри еще есть.

– Где внутри? – уточнил дядя Саша. – И что они делают?

– Коробки таскают. По двое одну. По виду тяжелые. Коробки, в смысле.

– То есть грузят спиртное?

Я пожала плечами. Если бы это были бутылки, то они бы позвякивали, а так звона я не слышала.