И супруга его опустилась на лавочку. Ухов скрипнул зубами.

Кошка, закончив свою процедуру, поднялась, потянулась с видимым наслаждением и скрылась в темноте лестничной клетки, но для Ухова это ничего не меняло. Он не решался первым входить в подъезд. Даже угроза несдержания кишечника не могла его двинуть в том направлении. Он мучился, изнемогал, но стоял и с тоской озирался по сторонам.

Ситуацию разрядил их сосед, жилец с первого этажа, которого Уховы не уважали, считали легкомысленным и пьянчужкой. Он и сейчас был заметно навеселе, а в его замызганной сумке позвякивали бутылки, однако при виде соседа в душе Ухова шевельнулось к нему теплое чувство. «Только бы не заговорил, только бы шел себе мимо» – молил Владимир Степанович провидение. Чтобы предотвратить нежелательный разговор, он наклонился к ботинку и стал перевязывать шнурки. В этой позе живот его забурлил с новой силой.

Сосед прошел мимо, пробормотав что-то вроде приветствия.

– Поднимайся! – крикнул Ухов жене и рванулся в подъезд.

Он птицей взлетел к себе на четвертый этаж и заперся в туалете.

– Живот неожиданно прихватило, – ответил он оттуда на вопрос удивленной супруги, а потом беззвучно добавил, – проклятая кошка!

1990 г.

Бывшие одноклассницы завидовали Марине по-черному: она уже нашла свое «место под солнцем», а они продолжали бродить неприкаянно по улицам равнодушного города.

За воротами школы выпускниц закружила суетливая пустота и тут же отбросила их, словно мусор, на обочину жизни. Голубые мечты о занятиях в вузах и техникумах натолкнулись на выразительный кукиш и безнадежно развеялись. Продолжить учение можно было только за деньги, притом за такие, какие родителям девушек разве что снились. С работой у них тоже не клеилось – негде. Работу не находили себе даже специалисты со стажем.

Молодых людей полных сил и энергии угнетала ненужность их современному обществу, но почему-то так получалось, что мишенью, куда, встречаясь, запускали они стрелы своего раздражения, всегда становилась Марина. По их еще полудетским понятиям хорошо должно быть или всем, или же никому.

Возбудителем зависти и неприязни выступала обычно Сонечка Пферд. В школе она называла себя лучшей подругой Марины, и целый год сидела с ней рядом за партой.

– Надо же, надо же! – стрекотала теперь Сонечка, как сорока. – Какое счастье выпало этой пустышке! Училась хуже других, все контрольные у меня посписала, и на вид – страхолюдина, а какое великое счастье!

Юная интриганка распространяла неправду. В школьном свидетельстве у Марины не было троек, и внешность ее была без изъянов: высокая, статная, голубоглазая, со светлыми волнистыми волосами. Рядом с плюгавенькой Пферд Марина смотрелась настоящей красавицей.

Счастье Марины обитало в стандартном газетном киоске, который выкупил у хиреющей Роспечати смуглокожий Руслан, богатый пришелец с отрога Кавказа. Горец из бумажной продукции уважал только деньги, и потому сразу вышвырнул в мусорный бак пыльные пачки непроданных газет и журналов, а киоск заполнил товарами в духе своих представлений о жизненных ценностях. Здесь теперь красовались ароматные кремы, духи, лосьоны, помады. Все в нарядных, соблазнительных упаковках, все, если верить их этикеткам, заграничного изготовления. Аульчанин угадал интересы жителей крупного города – у витрины киоска всегда толпился народ, всегда была не скудная выручка.

Сам Руслан товары не продавал, нанимал для этого реализатора – профессия, порожденная рыночной экономикой. И вот, Марина, не сумевшая, как и подруги, попасть в институт, уже три года как работает здесь.