Тут Сара закатила глаза и сияюще улыбнулась, изображая красавчика Саида.

– У Бога тоже случаются оплошности, – продолжила она. – Неудивительно, ведь Ему приходится поддерживать порядок во всей Вселенной.

Тут девочка перечислила по меньшей мере с десяток случаев Божественных ошибок.

Сара была непостижима. Салман искренне восхищался ею. Школа, в которой она училась, находилась в ведении монашек Безансона, которых Сара не уставала радовать своими успехами. Салман уже представлял ее врачом где-нибудь в Африке или медсестрой в резервации индейцев. Услышав об этом, Сара только рассмеялась в ответ.

– Глупый, – сказала она. – Индейцы как-нибудь обойдутся без меня. Я буду учительницей, выйду замуж и рожу двенадцать детей, из которых один станет мясником, другой пекарем, третий столяром, четвертый слесарем, пятый парикмахером, шестой сапожником, седьмой портным, восьмой учителем, а девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый – полицейским, цветочником, врачом и аптекарем, чтобы я ни в чем не нуждалась в старости.

Впоследствии она действительно снискала себе славу одного из лучших педагогов страны и вышла замуж по большой любви за водителя автобуса, который до конца своих дней боготворил ее. Двенадцать их детей выучились на ремесленников, учителей и торговцев. Одна из дочерей Сары стала врачом, другая адвокатом. Вот только мясником быть никто не пожелал.

Со временем Салман узнал, что его начальник в тот день, когда они с Пилотом вытащили его полумертвого из реки, пострадал не из-за женщины, а из-за молодого мужчины. Он назначил юноше свидание, на которое вместо него явились два его брата с целью убить Карама.

Разносчик Дарвиш тоже числился среди его любовников, и Карам оставил его работать в кафе, после того как они расстались. Однако Дарвиш до сих пор любил Карама. Он был женат и, несмотря на равнодушие к женскому полу, сделал семерых детей.

Салман уже начинал чувствовать симпатию к силачу Бадри и втайне сочувствовал женщинам, которым никогда не достанется эта гора мускулов. Бадри мог не только поднять Салмана одной рукой, но и носить его в зубах. Для этого Салман должен был лечь на пол и напрячься, а Бадри брал его зубами за ремень и поднимал. При этом на затылке атлета набухали жилы толщиной с палец.

Бадри часто захаживал в кафе, но Карам делал вид, что едва знаком с ним. Он подавал ему напитки, шутил, но держался отстраненно. Тем не менее опытный взгляд безошибочно распознал бы в этих двоих любовников. И Дарвиш тоже чувствовал это. Однако его сбивало с толку, что Бадри заходил не каждый день и всегда платил, поэтому Дарвиш был склонен видеть любовника хозяина скорее в полноватом разносчике из кондитерской, который приносил в кафе сладости на продажу. С ним хозяин непристойно шутил, то и дело норовя ущипнуть, обнять или пощекотать.

Бадри был глуповат и религиозен и являл собой олицетворение опасной смеси невежества и фанатичной веры. С Салманом он разговаривал только потому, что того любил Карам.

– Ты единственный христианин, которому я подаю руку, – говорил Бадри. – Если кто-нибудь из нечестивцев случайно забредет в мой салон, я немедленно выставлю его вон. А потом еще прокипячу ножницы и бритвы, чтобы смыть с них запах неверного.

– Голову даю на отсечение – этот человек живет в страхе, – заметила на это Сара. – Если до него доберутся фанатики, сделают из него фарш.

– Много же котлет будет у них в тот день, – отозвался Салман.

Он уже представлял себе, как бородатые фанатики вроде тех, что борются против аморального образа жизни в Дамаске, стоят вокруг огромной мясорубки, в которой исчезает силач Бадри.