Это была первая бумажная ласточка в жизни Нуры. Девочка пускала ее из окна второго этажа, и она медленно кружила над двором, иногда застревая в кроне дерева, или стремительно пикировала на землю.

Дом родителей стоял, погруженный в тишину, несмотря на близость главной улицы. Все городские звуки умирали в длинном темном коридоре, соединявшем ворота с внутренним двором, небольшим, тенистым и выложенным цветной мраморной плиткой, которая образовывала узор, продолжавшийся на полу в ближайших комнатах. В центре двора был небольшой фонтан, чье журчание в жаркий день услаждало слух лучше любой музыки.

Бывало, отец часами сидел возле него, прикрыв глаза. Поначалу Нуре казалось, что он спит, но она ошибалась.

– Вода – райское утешение, поэтому при мечетях обязательно должны быть фонтаны. Эти звуки словно возвращают меня в утробу матери, к самому моему началу. Или еще дальше, в глубины моря, чьи волны бьются в такт ударам материнского сердца, – так сказал однажды отец, заметив, что Нура за ним наблюдает.

Узкая лестница вела на второй этаж, плоская крыша над которым была огорожена красивыми коваными перилами. Здесь развешивали белье, занимавшее большую часть ее площади. Тут же сушились на солнце фрукты и размазанный по бумаге джем. Примерно четверть крыши занимала освещенная мансарда, служившая отцу кабинетом.

Под лестницей размещался туалет. А вот ванной не было, как и в большинстве арабских домов. Мылись в фонтане или на кухне и раз в неделю ходили в расположенный поблизости хамам.

Летом здесь было особенно хорошо. Ближе к вечеру солнце не так палило, довольная мать приходила от соседки Бадии, с которой пила кофе после обеда, сбрызгивала водой растения во дворе, а затем протирала мраморную плитку, возвращая замысловатому узору яркие краски.

– Вот и вечер расстилает ковер прохлады, – каждый раз повторяла она.

Это был своего рода ритуал. Она надевала свежее домашнее платье и открывала кран фонтана. Вода из крохотных дырочек устремлялась вверх и с шумом падала в бассейн, где плавала огромная дыня. Мать брала тарелку с солеными орешками и садилась на край бассейна. К возвращению отца дыня успевала охладиться и пахла свежестью.

Однако с появлением супруга настроение Сахар мгновенно менялось, и она сразу становилась резкой и злой. Отношения между родителями Нуры были, мягко говоря, прохладными. Девочка видела, как обнимаются другие пары, шутят или даже целуются, как соседка Бадия с мужем. Ее удивляло, когда женщины, не смущаясь, обсуждали в своем кругу вопросы интимной жизни. Они давали друг другу советы и делились секретами соблазнения мужчин, обсуждали белье, напитки, духи и с увлечением описывали разные виды поцелуев. И это были те самые женщины, которые на улицах кутались в платки и шарахались от прохожих.

Нура ни разу не видела родителей целующимися. Их словно разделяла невидимая стена. Однажды девочка через приоткрытую дверь наблюдала, как они вместе пили кофе у фонтана. Ни мать, ни отец не замечали дочь и оба находились в прекрасном настроении: шутили, вспоминая свою свадьбу, и обсуждали родственников. Стояла жара, и на матери была только легкая ночная сорочка. Внезапно отец встал, подошел к жене и хотел погладить ее оголившееся плечо. Но та отшатнулась, стоило ему только прикоснуться к ней.

– Оставь, тебе же скоро в мечеть! – возмущенно прошептала она и пересела на другой стул.

Кроме этого холода в отношениях между родителями, красной нитью через детские воспоминания Нуры проходили книги.

– Книги, везде эти вонючие книги, – ворчала мать.

Книги не воняли, но они действительно лежали повсюду. Ими были доверху заполнены обе комнаты первого этажа и мансарда, где они громоздились кучами и штабелями на полках и даже на полу. Стул возле письменного стола оставался единственным свободным местом. Там Нура сидела допоздна и читала.