– Что ты сказала? – спрашивает она, глядя на меня через зеркало.

На ее лице странное выражение. Мое – густо– густо-красное. Я сую руку в карман, где лежит статуэтка-бабочка, сжимаю ее три раза, чтобы ко мне вернулся дар речи, чтобы я смогла хоть что-то сказать, чтобы не стоять безмолвным столбом рядом с Кери Рэм.

– Что? – выдавливаю я из себя. Мне хочется бежать. Мне хочется умереть.

Она вскидывает брови.

– Ты же только что мне что-то сказала.

– Ох, – вырывается из меня, руки я прижимаю к бедрам, чтобы унять дрожь. – Я просто… э… пыталась вспомнить кое-что по английской литературе. Стихотворение Ти-Эс Элиота, которое мы читали, – я смотрю в зеркало на свои жуткие кудряшки. Делаю вид, что поправляю волосы, хотя поправить в данный момент нет никакой возможности: спутанная масса с резиновой закруткой на конце, которую я пытаюсь выдать за косу.

– Я совершенно не запоминаю стихотворений. – Она накручивает колпачок на пластмассовый тюбик с блеском, изучает мое отражение. – Где ты взяла эту подвеску? Мне она нравится. – Кери выпячивает губы, наслаждается их блеском.

– Какая именно? – спрашиваю я, нервничая, хотя и знаю, что подвеска Сапфир у меня под рубашкой и ее не видно.

– Полумесяц.

Я поднимаю руку к подвеске, металлическому полумесяцу с маленьким светло-синим кристаллом посредине; серебряная лошадь обжигает, прижатая к груди.

– Отец привез мне ее пару лет тому назад из Таиланда, – застенчиво отвечаю я.

– Таиланд, – она вздыхает. – Круто. Бывала там? – Она лезет в большую кожаную сумку и достает толстый черно-серебристый цилиндрик туши для ресниц.

Я все вожусь с косой. Сдергиваю резиновую закрутку, запуская пальцы в спутанные волосы.

– Мой отец часто ездит туда, но нас никогда не берет. Я хочу сказать, маму иногда брал, но нас с Ореном – ни разу. А теперь… – Я быстро сжимаю губы. Никогда не произношу имя Орена вслух. Быстро смотрю на Кери – она вновь роется в сумке. Может, она и не услышала меня. Вроде бы не слушала. – Но я хочу поехать туда. В Таиланд. Когда повзрослею, съезжу. – Я опять заставляю себя закрыть рот. Если начинаю говорить, всегда балаболю, и возвращаюсь к волосам.

– Да, конечно, – рассеянно отвечает Кери. Не думаю, что она знает, как продолжить разговор на эту тему. – Послушай, Ло, – она убирает за ухо прядь волос, – ты в школе в кого-нибудь влюблена? – И всматривается в мое отражение в зеркале.

Я так удивлена столь неожиданным поворотом нашей беседы, что могу сподобиться лишь на одно слово:

– Нет.

– Правда? Ни в кого? – Она все сверлит взглядом мое отражение, будто надеется, что я сломаюсь и поделюсь с ней ужасной, тайной правдой.

Я качаю головой.

– Нет. Нет. Безусловно, нет.

– И в Джереми Теру тоже? – Она отворачивается от зеркала и теперь смотрит на меня.

Я делаю вид, что крепко задумалась: кусаю губу, смотрю в потолок, потом влево, подношу указательный палец к губам.

– Джереми Теру? – повторяю я, словно впервые слышу эти имя и фамилию. – Думаю, я даже не знаю, кто это.

– Странно. Потому что он смотрит на тебя в классе. Ты действительно этого не замечала? И всегда пытается сесть рядом с тобой. На каждом уроке. Он, несомненно, втрескался в тебя. Он в легкоатлетической команде. И выигрывает практически все соревнования.

Мое лицо становится томатно-красным.

– Ох, – говорю я так, будто в голове у меня что-то щелкает. – Тот Джереми. – Я гоняю кудряшки по лбу. Направо и налево. По три раза. Всего шесть. – Я сначала не поняла, о ком ты говоришь. – Я откашливаюсь. – Извини.

– Так он тебе не нравится? – напирает Кери.

Мое лицо пунцовеет.

– Нет. – Я энергично трясу головой. – Нет. – И еще раз, до трех: – Нет.