Войдя в раж, Балтазар осмелел и уже совсем приблизил свою длинную физиономию к лицу хорошенькой трактирщицы, – его рот искривился от похоти, а в углах губ блестела слюна. На мгновение из черных, изъеденных зубов высунулся скользкий красный язык, и Маттиус даже застонал от ярости. Ему вдруг невыносимо захотелось ударить кулаком что есть силы Магду по лицу, чтобы та очнулась от этого наваждения. Но она нисколько не сопротивлялась телодвижениям архивариуса и словно бы даже сама подавалась к нему, выгнув спину и часто поднимая во взволнованным дыхании пышную грудь.

– Самый же невероятный случай наблюдал Цвибель, когда занес его чародей в Саксонию и повел там на пирушку в трактир, где стакнулся с другими собутыльниками и стали они пить, и при каждой здравице осушали кружки наполовину, а то и до дна, как это в обычае у саксонцев, да и у всех других немцев. И случись тут, что прислуживавший мальчишка налил то ли в кружку, то ли в кубок Хауса так много вина, что оно перелилось через край. Хаус выбранил его и посулил сожрать, повторись это еще хоть раз. Мальчишка посмеялся: «Так уж вам и сожрать меня!» – и еще раз налил ему через край. Тогда Хаус широко открыл пасть и проглотил его; затем он схватил кадку с водой и со словами «Хорошую еду надо хорошо запить» опрокинул ее в глотку. Тут хозяин стал его уговаривать вернуть ему мальчика, угрожая в противном случае разделаться с гостем. Хаус велел ему не тревожиться и поглядеть за печкой. Мальчишка там и оказался, на нем не было сухой нитки, и весь он трясся от страха. А запихнул его туда черт, успев сначала вывернуть на него кадку воды. Этот же черт так отвел глаза всем, кто был в харчевне, что им померещилось, будто доктор Хаус сожрал парня и проглотил кадку воды!

На последнем слове изо рта архивариуса вылетели увесистые брызги слюны, попав Магде прямо на щеку. Она вздрогнула и отшатнулась, дымчатая поволока на ее голубых глазах начала быстро таять, а зрачок сужаться. Достав из лифа платок, трактирщица брезгливо вытерла обе щеки и, поджав губы, взглянула на Балтазара, все-таки ожидая продолжения рассказа об увлекательных проделках веселого доктора. Но тот сидел, оторопело выпучив глаза, и не мог сообразить, каким образом загладить свой промах. Повисла пауза. В углу мастерской внезапно тоненько затрещал сверчок. Поняв, что продолжения не последует, Магда благочестиво перекрестилась и, разочарованно вздохнув, назидательно произнесла:

– Вот что дьявол учинять умеет…

– Дьявол, госпожа Магда, – скрипучим голосом медленно произнес художник, глядя не на собеседников, а в темнеющее окошко, за которым махал красной лапой молоденький клен, пронзительно-яркий в лучах закатного октябрьского солнца, – дьявол, госпожа моя, удивительный мастер: может он творить такие художества, которые кажутся натуральными, так что мы и не знаем, как отличить обман от правды. Повествуют о многих чудесах магии, коими восторгаются невежды. Отец лжи внушает людям веру в то, что чародеи могут предвидеть будущее, что от них не могут быть скрыты никакие тайные намерения, никакие помыслы, что в их власти доставить сюда и обратно по воздуху королевских детей, наколдовать неисчислимые количества войск, повозок и коней, что им открываются клады, что они могут скреплять или разрушать узы брака и любви и даже излечивать стигийскими снадобьями все неизлечимые недуги, далеко зашедшую чахотку, сильную водянку и застарелую дурную болезнь. Да, госпожа Магда, дьявол может творить много, много удивительного. Однако и церковь имеет свои чудеса, и коли грешник отстанет от того безрассудства, которым его, как оно чаще всего бывает, дьявол прельстил в молодые годы, и отмолит у бога свои грехи, то он может заслужить прощение и увидеть, что искусство всех прорицателей – дело пустое и разлетается легковеснее, чем мыльный пузырь.