– Покажи мне… – положив руку на лоб трупу, тихо прошу я. —Покажи, что случилось той зимой.

Но ответом мне была тишина. Я не знаю, сколько времени я просидела на корточках рядом с телом, тихо поглаживая слипшиеся из-за холода и запекшейся крови пряди волос. А красивый, правда. Неужели той курице от него нужны были только деньги, а братцев …кхм… орган был милее?

«Все женщины одинаковы… – пришла откуда – то мысль. – Ради более длинного или того, кто может дольше, или того, у кого в кошельке звенит больше монет, или ради того, которого больше хотят… А и просто так бывает… Просто потому что что – то вошло в голову, и она решила испытать чувства своего аманта на прочность…»

Я почему – то не могла с ним не согласиться. Ведь я тоже видела все, что произошло. Не мне судить – не мне же и оправдывать.

«А теперь выходи!» – сразу после этого меня будто пнули под дых, и я ласточкой пролетела через ряд слоев в астрале, оказавшись почти на поверхности. Еще один вдох – выдох, и я открываю глаза.

Выжатый как лимон медиум смотрит на меня ясными синими глазами:

– Поговорили?

– Так… Слегка, – задув свечи, я лениво приваливаюсь к его боку и бездумно смотрю на потолок, где уже включилась подсветка и бегают огоньки. Мне просто холодно, лениво и спокойно – так, как всегда бывает после возвращения с той стороны. И я уже почти засыпаю, когда неожиданно обнаруживаю, что чья – то лапка перестала мирно покоиться у меня на талии, оказавшись где – то под майкой в районе бюстгальтера.

А что было дальше, детишки, вы узнаете после предъявления паспорта с отметкой о том, что вам больше восемнадцати лет!

Ноябрь 1867 года

Россия, Свято-Троицкий Павло-Обнорский монастырь

…Его нашли на опушке леса. Молодой блондин, изможденный и худой, метался в горячечном бреду, все время тихо бормоча на непонятном языке. Одежда бродяги явно выдавала его принадлежность к «благородным», но была настолько изношенной и оборванной, что становилось понятным – скитается по лесам он не первый месяц. Единственной драгоценностью была золотая серьга в правом ухе, левая мочка была просто разорвана – видимо, оттуда какое – то украшение все же сняли.

На запястьях бродяги при внимательном рассмотрении были обнаружены странные железные браслеты, больше всего напоминающие кандалы, между которыми чьей – то рукой была оборвана цепь. Заклепаны браслеты оказались на совесть, а по ободку одного из них вилась странная надпись на латыни, которую так и не смогли перевести.

– Снимем или оставим, брат Иосиф? – взволнованно спросил молодой монашек, еще не принявший пострига, у своего товарища. Именно эти двое братьев и обнаружили незнакомца, и теперь пытались принять решение, как же с ним поступить.

– Снимай, и так эти кандалы ему все запястья до мяса ободрали… видать сам пытался избавиться, да что – то не задалось… – почесав окладистую бороду, предложил брат Иосиф. Мальчишка кивнул и достал откуда – то из – под полы отмычки (воровское прошлое все еще давало о себе знать!). Пара минут работы и пара пропущенных мимо ушей старшим монахом ругательств – и кандалы с несчастного бродяги были сняты и с отвращением отброшены. Под ними обнаружилось самое настоящее кровавое месиво, местами кожа и мышцы были стерты до самых костей.

– К лекарю его нести надо, – стараясь не глядеть на то, что осталось от рук бывшего благородным господина, буркнул монах. Мальчишка, спрятав отмычки, согласно закивал. Как только бродягу укутали в колючее одеяло из шерсти, он почти сразу затих. Скорее всего, окончательно потерял сознание.

Первые странности начались сразу же после того, как бродягу внесли на монастырский двор. Беспокойно двигавшиеся под веками глаза незнакомца сразу же распахнулись, заставив брата Иосифа изумленно вскрикнуть.