Как-то совсем разошелся пьяный дебошир, избил Лидочку, голову пробил. Кровь из нее брызгала фонтаном. Дети, испугавшись, что мама умирает, стали кричать истошно, до посинения, выбежав на улицу.
Вызвали соседи скорую помощь и милицию. Лидочка лежала в хатенке навзничь. Длинные волосы разметались по полу кровавым заревом, юбка взлетела, словно кумач. Ни звука не издавала… Только правой рукой по полу водила. То сожмет в кулачок, то разожмет, словно руку ей только что отсекли. И та по инерции продолжает конвульсивно вздрагивать…
Когда приехала скорая помощь, она уже не дышала почти. Ни движения, ни стона. Соседи кинулись к ней – жива ли?
– Ах, изверг, что наделал, осиротил детей!
– Держите его, держите! Убежит до приезда милиции!…
Сильные мужчины скрутили его, как не вырывался. Лидочку в больницу увезли, а его в милицию. Пришел туда к ней следователь для дознания. Начал расспрашивать, что, да как? А она напрочь отказалась:
– Мы сами во всем разберемся, прошу Вас, не приходите ко мне больше.
Мать умоляла, чтоб его посадила, дети просили, но она, улыбаясь, слабо покачивала головой. Лицо все в бинтах. Только глазоньки, впавшие видны, словно ясная чистота в них обитала…
Так и ушел милиционер ни с чем. Расстроенная матушка прошептала:
– Зачем же ты так?
– Я, мамочка, сама виновата, слово сказала ему наперекор…
Да и грех большой венчанного мужа в тюрьму сажать, отца деток моих… «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф.10;9)
– А как же быть-то дальше?
– Молись лучше, а Господь и вразумление ему подаст…
И непонятно и тяжело-тяжело сделалось на душе у матери. А потом вдруг успокоилась. Верующая дочь, не пропадет с Божьей помощью. Дал Господь дочке великий дар, редкий. Может, она весь род и очищает, чтоб за ее терпение вся родня в рай вошла? Ведает о том Один Вездесущий Господь!…
НЕРАСКАЯННЫЕ ГРЕХИ
Жила она тогда в Белгороде. Очень сильно болела. Болезни были все какие-то непонятные, неподдающиеся лечению. И когда Татьяна обнаружила – лечи их, не лечи – они возвращаются, поняла, что это наказание Божье. Грехи в каждом шаге, в каждом помысле. Не грешить же она не могла. Плакала, сопротивлялась, умоляла Господа простить. Но болезнь до конца не уходила. Когда просила прощение от души, наступало облегчение, согрешала – страдания усиливались.
На улицу выходила не часто. На дворе – осень. Удивительно стройные, почти голые, беспомощно-реденькие деревья с небольшим количеством листьев, разбросанных на ветках. Их скудность еще более заставляла сжиматься сердце от неизбежности и не уюта: одинокие деревья, ее одинокая душа, оголенная жизнью… И сумерки бытия печально сливались с сумерками природы…
Однажды приятельница Верочка пригласила ее в загородный храм. Предварительно ничего не объяснила. Татьяна привыкла к батюшкам в городских церквах: подтянутые, деловые. А тут принимать исповедь вышел несколько апатичный, чрезвычайно спокойный священник, будто и дела ему нет до этого чопорного внешнего вида, и стал исповедовать. Подошла к нему, батюшка спросил:
– Вот такие-то и такие-то грехи были?
Она как-то свысока и небрежно посмотрела на него и ответила:
– Я уже каялась в них раньше!…
Иерей смиренно промолчал. Когда они с Верочкой возвращались, та внезапно поразила:
– А ты знаешь, этот священник помогает выявить нераскаянные грехи.
– Да?! Значит, он мне их перечислил. А я так грубо ему ответила:
– Я уже каялась в них!
– Могла и покаяться, а Господь не принял…
– Наверное, не принял, я это предчувствовала…
************
Как-то утром на Рождество Татьяна не смогла пойти в храм по болезни. Лежала в постели, читала книгу схиигумена Саввы и вдруг, вспомнив о нераскаянных грехах, стала плакать жаркими, горючими слезами и взывать: «Господи, прости!» Рыдала, рыдала над своей убогостью, вдруг чувствует – ощущение такое, будто причастилась. То же самое повторилось и на Крещение. Господь утешил. Видно из-за того, что в храм не могла по немощи попасть и из-за искреннего раскаяния…