Кто поумнее, падал в распадок, в зеленку – если так можно назвать зимнюю лесопосадку.

– Бегом, бегом, мать твою! – Хохол схватил Боцмана за воротник черной робы.

Боцман сначала побежал на четвереньках за Хохлом, потом приподнялся, но тут же пуля снайпера сбила кепи с головы. Он опять упал в февральскую жижу. И получил пинок по голове. От Хохла.

– Хули разлегся, баран! Или бежишь со мной, или нахуй!

– П-п-понял, – заикаясь ответил Боцман.

На самом деле они не бежали. Они ползли, вставали на четвереньки, карабкались.

По раненым, у которых не было рук, у которых животы были распороты и кишки цеплялись за кусты. Один стоял на коленях, харкая легкими. Боцман оттолкнул его, тот завалился на бок и вроде бы умер. И это была легкая смерть, но Боцман этого не знал. Они ползли по канаве, ныряя в ледяную грязную воду, а в это время четыре БТРа выехали на поле. Конечно, никаких мин там не было.

Боцман и Хохол укрылись за толстым тополем, накидали на себя веток кустарника – больше нечем было замаскироваться.

А над черно-белым полем повис многоголосый вой. Солдаты Украины обливали раненых бензином из канистр. Потом поджигали.

Таял снег, высыхала грязь, сгорали люди.

Если бы Хохол и Боцман смотрели кино, то они решили бы, что это пропаганда. Но они лежали в грязной ледяной луже, накрытые тополиными, вишневыми и абрикосовыми сухими ветвями, и смотрели, как горят костры из людей.

Сначала один, потом другой потерял сознание. Может быть, поэтому и остались живы.

Зачем тратить бензин на мертвых? Лежащих в ледяной жиже, окровавленных, пусть и чужой кровью, но кто проверять будет? – вонючих зэков…

И даже непонятно, в чем повезло Хохлу и Боцману. Может быть, в том, что они остались живы, или в том, что они не увидели?

Пуля не всегда убивает сразу. Хорошо, если в голову или сердце. Мир просто выключается. И то не всегда. А вдруг перед попаданием пули в мозжечок включается чертов режим «слоумо»? И пуля медленно-медленно вворачивается в затылочную кость, сверлит ее, как бормашина? Сначала, конечно, рвется тонкая, как шелк, кожа, и капли крови красиво, словно одуванчик, разлетаются на зимнем ветру. Говорят, что мозг не чувствует боли. И вот вопрос – успеют ли нейроны затылка доставить до неболеющего мозга сигналы. Синапсы кричат, локомотив боли несется по нервным путям, пуля, словно шуруп, медленно вкручивается в мозг. Со стороны кажется, что человек умирает моментально. А если нет?

А как быть человеку, если осколок попадает в живот? Или отрезает ногу так, что артерия остается залеплена глиной? А если человека насквозь пробила отбитая взрывом гранаты ветка абрикоса? И занозы не в коже, нет, а в бесконечных слизистых, и они не могут быть обнаружены рентгеном.

Раненые кричат. Кричат, хватая горстями комья коричневой земли. Кто-то тяжело дышит, кто-то смотрит в низкое небо, а глаза его сварились вкрутую от близкого разрыва. Кто-то пытается привязать грязной тряпкой оторванную кисть.

И сотни криков сливаются в единый вопль: «Где же ты, Господи!»

Вместо Господа и ангелов Его по краю заснеженного поля шли солдаты с красно-черными нашивками на рукавах. Визитки Яроша они не раскидывали, нет. Просто разливали бензин на раненых, потом поджигали их. Впрочем, не все. Некоторые просто ржали на судорогами горящих. Некоторые же плясали вокруг человеческих костров и орали:

– ПУТИН – ХУЙЛО-О-О-О-О-О!!! Ла-ла-ла…

Вот и всё.

Когда-то по этому полю, как и по другим полям бескрайней России, шли солдаты в другой форме, цвета фельдграу, чаще всего они не жалели патроны. Потому что бензин был дорог, патрон дешевле. Этим, которые были одеты во «флору», бензина было не жалко. Волонтеры, за которыми прятались заокеанские партнеры, на бензин не жалели гривен. Ведь это уже не Россия, не Советский Союз. Здесь незалэжна Украина – территория свободы. Хочешь – жги людей. Хочешь – вырывай им зубы.