Из колымского белого ада

Шли мы в зону в холодном дыму

Я увидел окурочек в красной помаде.

И рванулся из строя к нему, – доносился из кабины хриплый голос певца, усиленный динамиками аудиосистемы.

– Беда, Кумиди – кошелька нашего. Того, умыкнули, – с этими словами в «охотничью залу», расположенную на первом этаже особняка Дяди Леши, влетел раскрасневшийся от быстрого бега Эдик Свиридов.

Хозяин дома обедал в своем любимом кабинете, стены которого были увешаны охотничьими трофеями, добытыми Дядей Лешей в разные этапы его богатой событиями жизни. Здесь были представлены с десяток голов несчастных животных, которых угораздило попасть на мушку к «законнику». Обрамленные в изысканные, ценных пород дерева массивные овалы со стен печально взирали на мир головы оленей, кабанов, волка и даже занесенного в красную книгу уссурийского тигра. Зловещего вида чучело медведя с поднятыми вверх массивными передними лапищами было водружено на специальный мраморный постамент и находилось в специально сделанной для этого стенной нише. Всем своим видом бурый хищник показывал, что, задрав лапы, капитулирует перед отвагой, которую противопоставил его звериной силище человек по кличке Дядя Леша.

С еще одним экспонатом этой странной галереи была связана легенда, из уст в уста предаваемая криминальным контингентом всего Красноуральского края. Жуткая байка гласила, мол, волчья голова, ощерившаяся со стены Дяди Лешиного кабинета, принадлежит тому самому «серому», которого голыми руками завалил хозяин дома, когда совершал побег из колонии, где отбывал один из своих многочисленных сроков.

Такой случай действительно имел место быть. Однажды, в молодые годы, будущий авторитет действительно убил волка, который напал на него во время «отрыва» из лагеря, но не голыми руками, а воровским пером, которое молодой уркаган неизменно носил за голенищем сапога. Понятное дело, тот волк так и остался лежать мертвым в таежной чащобе, а его место в музее охотничьих трофеев занял совсем другой, убитый на охоте гораздо позднее и более прозаичным способом.

Сам авторитет гордо именовал свой «зоо-музей» помпезным старорежимным словом «зала», и никто из ходивших под ним бандитов не имел права нарушать раз и навсегда установленный ритуал принятия пищи, который почти всегда происходил в этой самой «зале». Дядя Леша вкушал долго и со знанием дела. Обед авторитета неизменно состоял из полноценных трех блюд, а прислуживавшая хозяину деваха была одета в строгое черное платье и белый накрахмаленный до состояния пуленепробиваемого жилета передник. Таких служанок Дядя Леша лицезрел в старых советских фильмах, которые он очень любил.

То, что Эдик нахально ввалился в «залу», нарушив установленные раз и навсегда правила, заставило авторитета подавиться куском сочного бифштекса с жареным луком.

Дядя Леша сильно закашлялся, а стоявшая рядом лупоглазая деревенская девка в накрахмаленном переднике принялась хлопать его по спине со словами: « Ох, барин, ох, кормилец ты наш». Время от времени она бросала гневные взгляды на возмутителя спокойствия, так бессовестно нарушившего своим дерзким появлением хозяйскую трапезу. Однако Эдик на взгляды девки не отреагировал, а вместо извинений грубо вытолкал прислужницу из «залы» и присел на низенький мягкий пуфик, стоявший чуть поодаль от массивного обеденного стола.

– Кумиди похитили,– Эдик оглянулся по сторонам и понизил голос до шипящего шепота,– я с начальником его охраны час назад беседовал, – скороговоркой, путая и глотая окончания слов, доложил он.

– Не части, толком говори, что там у них стряслось, – отбросив в сторону вилку и отодвинув к середине стола тарелку с недоеденным мясом, потребовал авторитет.