Интервью, почти в подполье, с региональным координатором «Хамаса», исламского движения, было недолгим и мы стали собираться. Накануне, по моей просьбе о встрече, какие-то арабские ребята попросили оставить машину в приграничной деревне, уже в Палестинской автономии, и пересадили нас с оператором к себе.

Глаза не завязывали, никаких киношных игр не было.

Покрутили полчаса по проселкам, привезли к окраинному дому, предложили кофе, разрешили его «под сигаретку» и «координатор» еще раз подтвердил, что они будут бороться до тех пор, пока Израиля не станет на карте мира. Там будут жить арабы вместе с коренными евреями. А приехавшие, те же «русские», должны вернуться обратно домой в свою Россию. Приезжие – и есть оккупанты. И ни на какие компромиссы «Хамас» в этом не пойдет.

– Сразу видно, что вы русский, – сказал «координатор» на прощание – А ваш оператор еврей.

– Почему?

– Евреи начинают спорить, а вы только спрашиваете.

– А мой товарищ? Он, вообще, молчал.

– Он напряжен и нервничает.

– Быстро мы, – облегченно сказал оператор, когда мы пересели в свою машину и поехали в сторону израильского блокпоста.

– Нет, – ответил я – Это надолго.

И подумал, вдруг занервничав, – И спорить тут не о чем.

Пока одни мучительно ищут Бога, другим достаточно в него просто верить.

Стоящая на коленях женщина отвешивала поклоны в чаду курительных палочек. В этом не было ничего удивительного, особенно здесь, в Китае, как и во всем регионе Восточной Азии, где особо почитают культ предков. В жилых домах и даже в кафе или рабочих мастерских Кореи, Вьетнама, Таиланда, Тайваня довольно часто можно встретить уголки с портретами ушедших близких или просто с атрибутами культа предков в окружении благовоний.

В Китае правда это происходит только в храмах. Но, в целом, вписывалось и здесь – в комплексе зданий стилизованной старой китайской деревни. Эти домики с нехитрой крестьянской дореволюционной утварью и предметами быта полукругом огибали пруд в стиле дзен-буддизма – с уложенными четко, но красиво, камнями и продуманно высаженными деревьями. Уголок или даже комната предков были бы вполне естественны, хотя сегодня в этой стране и не типичны.

Я зашел в здание. При входе продавали связки курительных палочек и китайские женщины-туристки тут же зажигали их и ставили перед собой, чтобы встать на колени и отвешивать поклоны… одинокому бронзовому бюсту Мао Дзе Дуна. Больше в этой комнате ничего не было.

– Снимать нельзя, – подскочила служащая. Я и не возражал. Я и так был в этих местах явно «белой вороной», в смысле, не китайцем. Да еще без группы, а так, сам по себе. Много времени прошло после смерти Мао Дзе Дуна, но и сегодня ежедневно десятки автобусов со всей страны стекаются в деревню, где родился вождь. Деревня расположена в ста тридцати километрах от губернского города Чанжа, в провинции Хунань, в глубинке страны и вдалеке от стандартных туристических маршрутов иностранцев. Ежегодно сюда приезжает до трех миллионов китайцев. Много, но для миллиарда трехсот миллионов современных жителей Поднебесной – почти капля в море.

В целом, место рождения вождя – довольно большой мемориальный комплекс, в отличие от советского Ульяновска и дома-музея В. Ленина, представляет из себя разбросанные на значительной площади объекты, где всегда есть посетители. В бывшей резиденции Мао слева от основного здания залы с фотографиями скорбящего Китая и всего мира по поводу его смерти. Справа – сотни фотографий Председателя КПК с видными политическими деятелями второй половины двадцатого века.

В основном здании – сидящий в центре зала вождь, обрамленный рядами красных флагов и цветов. В стороне – бюсты соратников по борьбе. Именно в этот дом в свое время приезжал Мао, чтобы отдохнуть от дел на малой Родине.