Однако насладиться ими Элизабет не успела. Едва её, наконец-то, в кои-то веки, покинули беспокойно-надоедливые вечно снующие туда-сюда мысли, как какая-то злобная, беспардонная и совершенно безжалостная сила, не имеющая на это никакого права, вырвала её из убаюкивающе-приятных и уютно-теплых объятий тьмы, заставив её кашлять, трястись всем телом и… снова очень сильно мерзнуть!
Шок от этого несанкционированного ею наглого и мокро-холодно-неприятного вторжения был так велик, что едва придя в себя, девушка с радостью вновь потеряла сознание.
– Элизабет! Навь вас побери, Элизабет! Возвращайтесь! Идите на мой голос! Я требую от вас, чтобы вы вернулись! – как будто сквозь пелену доносился до нее голос Эдварда Марано.
Однако девушка не хотела идти на этот голос, потому что там, куда он её звал было холодно, мокро и некомфортно, а там, куда направлялась она – было тепло, сухо и уютно.
– Элизабет! Не смейте! Вы слышите меня?! Не смейте так меня подставлять! Вы не можете умереть на моих руках! Я не позволю вам этого! Вы слышите меня, Элизабет!
«Хммм, он не позволит! – разозлилась девушка. – Ну что за человек?! Каждый раз, как только мне становится хорошо, появляется он и всё портит!»
Тьма окутывала её всё плотней и от этого её мысли становились всё ленивее и ленивее, все медленнее и медленнее, и вскоре у неё даже злиться на прокурора, как он того заслуживал, больше не получилось.
– Элизабет! Элизабет! Элизабет! – несносный, злобный прокурор, обожавший делать всё ей наперекор, тряс её, прижимал к себе и растирал её тело с такой неприличной интенсивностью и фривольностью, что игнорировать его и дальше, ей не позволяли ни природная скромность, ни воспитание, ни чувство собственного достоинства: «И опять и снова без разрешения! Да как он смеет?!»
– Ссссссс…ддддддд… ссссссс…ддддддд… – праведно возмутилась она по этому поводу.
– Элизабет?! Элизабет! Вы дрожите?! Дрожь это хорошо! Вам холодно?! Я понимаю, что вам холодно, но поверьте мне: это хорошо, что вам холодно Элизабет…
«Я лично не вижу в этом ничего хорошего!» – мысленно не согласилась она с ним, но вслух это прозвучало примерно как: – Ссссссс…ддддддд… ссссссс…ддддддд… – и тут ее глаза расширились от ужаса. – Ссссссс…ддддддд… ссссссс…ддддддд… – она указала непослушной рукой ему за спину.
– Что впечатляет?! – гордо поинтересовался мужчина. – Мы, конечно, этого не афишируем, но те, в чьих жилах течет кровь Мары, могут за несколько минут заморозить целое море, а заморозить какой-то залив, это вообще пустяк! – он небрежно махнул рукой.
– Ссссссс…ддддддд… терастиодонтозавр! – наконец смогла вымолвить она, по-прежнему указывая дрожащей рукой ему за спину.
– Ну, где-то так! – ухмыльнулся Марано. – Мы терастиодонтозавры ледяного искусства! А что? Красиво звучит! – самодовольно провозгласил он.
– Не вы терастиодонтозавр, а там терастиодонтозавр! – ужас обеспечил прилив настолько сумасшедшей дозы адреналина в её кровь, что разбудил огонь в её крови. В связи с чем девушку в буквальном смысле бросило в жар.
[1] Миля – 1,6 км.
Глава 10
Пожалуй, пришла пора сделать небольшое отступление и рассказать читателям кое-что о мире, в котором живут Элизабет и Эдвард.
Если Эдвард был маранцем, Кристиан – перунцем, то Элизабет, как и её мать, была – макошьчанкой. И макошьчане не только совмещала в себе способности как огненных перунцев, так и ледяных маранцев, но ещё и обладали даром – навлечь несчастье или наоборот принести счастье. Для этого им достаточно было посмотреть на человека и сознательно либо проклясть, либо пожелать счастья.
И хотя ни на территории маранского королевства, ни на территориях каких-либо других государств макошьчане не были под запретом или вне закона, отношение к ним, тем не менее, было от настороженно-опасливого до непримиримо-враждебного.