За нашим дурачеством я не заметила, как подошел Яр. Он присел на стул и молча наблюдает за моими действиями. Не ответив, я игнорирую его присутствие как могу. Не останавливаю на нем взгляд, как если бы стул был пустым.

— Детский сад! — говорит кто-то из ребят о наших с Иркой кривляниях.

Власов все также сверлит меня взглядом. После того, что произошло вчера, я, честно говоря, боюсь взглянуть в его глаза. Но если я еще жива, значит, удар был не таким уж и сильным.

Вместо ответа на претензию я показываю компании друзей язык. А в это время отстегиваю кнопку чехла. Опускаю глаза на нож в своих руках. И тут же роняю его на стол.

Мое сердце разгоняется вмиг. Перед глазами какое-то время стоит тьма. В горле — ком, а в душе — тревога…

Расписанная рукоятка, украшенная изображением волка и совы, отдается болью в шрам на моей шее. Я делаю тихий сбивчивый выдох, нервно сглатываю. С трудом беру причину моей паники в руки. Отметина на моем горле начинает жечь. Неуверенно я отрезаю от огурца кружочек. Под моей трясущейся рукой он больше похож на кривой треугольник, чем аккуратную дольку.

— Женщина! Глядя на то, как ты с едой обращаешься, я начинаю сомневаться в своем выборе, — голос Власова молнией отрезает меня от ужасных воспоминаний.

Его горячая ладонь плавно опускается на мою руку. Я тут же отпускаю чертов секач. Избавившись от этого груза, молча ухожу. Больше всего сейчас я хочу побыть наедине с собой.

Потревоженный жутким эпизодом из моей жизни шрам сильно болит. Я нервно тру его, пока иду к веранде и стараюсь дышать: ровно, медленно, глубоко... Мне хочется содрать память вместе с кожей.

«Хоть бы он меня никогда не нашел! Хоть бы он меня никогда не нашел!»

Мне хватает сил дойти только до крыльца. Дальше мои ноги попросту отказываются подниматься, а в глазах скопилась влага, которая не дает мне увидеть ровным счетом ничего. Присев на нижнюю ступеньку, я смахиваю слезы и просто сижу.

«Ника, все будет хорошо!» — уверяю себя.

Сколько времени я тут просидела, я не понимаю. И если бы не вмешательство Яра, возможно, не скоро бы еще пришла в себя.

— Ты что, обиделась?

Мне бы так хотелось, чтобы он ушел. Но если я попрошу, он ведь не послушает меня. Но он же настырный... Настоящий приставала, коих поискать!

— Нет, паука увидела, — с ходу лгу. — До визга их боюсь.

— А шею чего начесала? От вашей с ним неожиданной встречи? — Яр, не спрашивая разрешения, присаживается рядом. Даже пыль со ступеньки не сдул.

— А тебе что, обязательно все знать? — я прикрываю натертую до красна шею волосами. Благо, сделать это мне позволяет их длина.

— А ну-ка покажи, — он убирает мою руку и вслед за ней отодвигает пряди волос.

Обычно, перед тем как выйти на улицу, я старательно накладываю несколько слоев тонального крема на это место, а потом еще и припудриваю кожу сверху для более бархатного эффекта. В общем, как только не исхищряюсь, чтобы скрыть свое клеймо от посторонних глаз. Но обычно я и ночую только дома... Поэтому, собирая в дорогу зарядку, пижаму да зубную щетку, я упустила этот важный момент.

— Это что?

Глаза Яра расширяются так, словно он не просто удивлен. Как будто он шокирован увиденным. Я стараюсь как можно скорее убрать его пальцы и прикрыть шею, но он настойчиво рассматривает мой «деффект».

— Шрам, — понимая, что он не отступит, говорю, как ни в чем не бывало.

— Это я и так вижу. Откуда он?

— Слушай, Власов, много будешь знать...

— Тебе что, угрожали, Ничка? — он не дает мне договорить.

Его взгляд впервые выражает что-то за пределами похоти и вожделения. Яр, кажется, действительно встревожен.