Пусть слушает. Я «обиделась».

– Вер, но Валя сказала, что ты притащила какую-то дурацкую коробку с непонятным лосем и моими вещами? – Игнатов заметно снижает напор, но подозрительность до конца не убирает. – А в обед сидела в кафе с Арским. Что вы могли с ним обсуждать?

– Валя сказала? – переспрашиваю, врубая ревность. – Валя сказала? То есть она что, открыла коробку с твоим подарком? Зачем она в него полезла? Кто разрешал? Вот наглая. Вот бес-ссс-совестная.

– А Арский в обед?

Ах ты ж, мать ети, дотошный!

– А на обед я с Михайловым ходила. Или Валюша твоя страдает избирательной памятью? Он при ней в кабинет заходил и звал. А уж твой Арский нас там сам нашел. И представляешь, мало того, что в твой адрес кучу гадостей наговорил, еще посмеялся, что тебя избил. Ва-ань, правда, что ли? Ва-ань, больно? Сильно он?

Пришли фотку, хоть поржу. Добавляю мысленно.

– Нет, не сильно, почти незаметно, – такой поворот беседы Игнатову не нравится. Фыркает. – Валя сказала, что вы с Арским не ругались, а мирно рядышком сидели и чирикали.

Вот же стерва языкастая.

– Так и сказала? – охаю. – Вот врушка! Вань, а ты знаешь, что она МНЕ сказала? Что вы с ней любовниками были! Представляешь?

Странный грохот и мат на другом конце связи умиляют.

Лбом стучись, милый, лбом!

– Вань, Вань? Это что, правда?

Черт! Как же хочется… хрюкнуть и заржать.

Сдерживаюсь, всхлипываю в кулак.

– Вер, ты там чего, плачешь что ли? Да чушь всё это. Ну, было, так еще до тебя! По пьяни…

– Правда?

О, боже, дай мне сил доиграть этот бред до конца.

– Правда, – судя по шороху и смазанному ответу кому-то другому, Игнатова отвлекают и дергают. Ну, точно. Потому что разговор он торопится завершить. – Так ты завтра привезешь бумаги в офис, да? И со мной будешь? Надумала?

– Надумала, – отвечаю пространно, но бывшему этого хватает.

Звонок скидываю, четко понимая одно. Если Ванюшка про неудачную попытку вломиться в мой дом промолчал, значит, стерва-Валечка это проворачивала на свой страх и риск. Вот коза драная. Ну, я еще придумаю, как ей «спасибо» сказать.

И Иванушка-мать-ети-паразит тоже хорош. Оба бесят.

Внутри всё кипит и требует мщения. Но не глупого, бабского, а грамотного.

Вариантов немного.

В сумке отыскиваю свой ежедневник, где в контактах я точно записывала один нужный мне сейчас номерок.

Цифры вбиваю в набор не дрогнувшей рукой. Жду три гудка, а когда мне отвечают, говорю четко и без запинок:

– Виктор Алексеевич, а хотите вместе со мной Ванькины документы посмотреть?

– Буду через двадцать минут.

Арский в очередной раз оказывается красавчиком. Ни лишних вопросов, ни ужимок. Ловит подачу на лету.

Хорошо, но мало.

Откладываю телефон на комод и иду в гостиную, где стоят еще две коробки с лосями. Беру в руки ту, что потяжелее, и где приклеен скотчем альбомный лист с текстом «Осторожно, хрупкое!». Поднимаю повыше и… отпускаю.

Фух!

Грохот и звон стекла на секунду оглушают.

Ничего страшного! До десяти вечера еще долго, соседи жаловаться не прибегут.

Зато на душе… ну прям розы расцветают. Настолько хорошо становится. И улыбка на губах не вымученная, а радостная-прерадостная.

Как же порой для счастья мало надо… всего-то сделать то, что хочется.

Уверена, ничего цельного внутри не осталось. Любимая Ванюшина хрустальная пепельница, керамическая чашка-подарок из Германии, часы, статуэтка из дутого стекла в форме руки с шаром, цифровая рамка с нашими уже ненужными фотографиями, еще какая-то дребедень, кажется, с мужской косметикой. Всё в дребезги!

Отлично.

И дышится легче.

Виктора Алексеевича встречаю в ровно обозначенное им время с бутылкой шампанского в руке. На ужин настроения нет, зато на бокал игристого – вполне.