Дарис практически не оставлял нас наедине. В его сознании бились мысли одна другой неприятнее: ему виделось, что Келлфер убивает меня или насилует, или что я бросаюсь к нему на шею с мольбой взять меня, пока его сын-неудачник отлучился. Это были нездоровые образы, для которых не имелось никаких оснований. Я бы сказала, что Дарис боялся нашего уединения со всем пылом теряющего голову юнца, вот только Дарис не был юнцом. Он был старше, опытнее и влиятельнее меня, и это его поведение никак не укладывалось в голове. Я допускала, что могла ему понравиться, и что он даже мог бы быть влюблен, но разве мог бы стать таким успешным человек столь слабый до противоположного пола?

Келлфер был прав: Дарис вел себя странно. Чем больше я узнавала его, чем больше слушала историй о многослойных политических играх, которые он рассказывал мне, чем чаще ловила на себе его странный, дикий, обожающий взгляд, тем лучше я понимала, что с ним что-то произошло. Не мог правитель из миролюбивых и солнечных Желтых земель быть таким! Он боялся, что я отведу от него взгляд и что перестану думать о нем, это делало его и жестоким ко мне, и жалким. Я убеждала себя, что он непростой человек со вздорным и тяжелым характером, жадный до любовных утех, но и это не могло объяснить всего.

Страшнее всего мне было самой себе признаться в том, что в словах Келлфера есть зерно истины. Это признание сплеталось в моих мыслях с так и не исчезнувшей идеей червоточины, мажущей окружающих невидимой грязью. Я просыпалась посреди ночи, и мне казалось, что я все еще в клетке, и мерный удушающий гул черного кольца дробит мой разум, как камень крошит стекло. Я собирала осколки, вглядывалась в темноту, видела в ней очертания обоих — и моего спасителя, которого я почти ненавидела, и его отца.

Я отчаянно желала поговорить с Келлфером, чтобы сбросить с себя этот груз и спросить совета, но ожидала, что он убьет меня — и не решалась.

8. 8.

-Илиана, Илиана... - тягуче, тревожно пропел Дарис, накрывая мою спину собой. Я споласкивала в речке посуду после ужина и от неожиданности чуть не свалилась в воду, но он меня удержал. - Мы одни, наконец одни. Он сказал, его не будет всю ночь. Вся ночь — это так мало, Илиана, я не хочу терять ни мига!

Зачем Келлферу было уходить на всю ночь? Паника, накатившая на меня, разбилась о холод рационального объяснения: он может проводить время где-то еще, наложив на себя иллюзию, чего ж ему он сидеть в этих пропахших фатиумом и корицей подземельях? Неужели я ждала, что он и дальше будет появляться в самый нужный момент?

Я сделала усилие и вывернулась из цепких рук. Дарис отпустил меня с уверенностью сытого кота, приподнимающего лапу над полузадавленной мышкой. Пока я, громыхая, составляла тарелки друг в друга, он молчал, но стоило мне мазнуть по нему взглядом, я почувствовала его предвкушение. Не отступится, в этот раз не отступится, и не окажется рядом его отец, всегда обращавшийся к нему так вовремя! Вся ночь!

-У меня вот-вот начнутся регулы, - соврала я. - Сегодня должны прийти.

-Ну что ж... - дождавшись, пока я отставлю посуду, Дарис поднялся. Теперь он высился надо мной, загораживая свет оставленной за его спиной свечи. - Регулы — это кровь. Я не боюсь крови. - Он наступал, а я отходила спиной к реке, пока пятки не оказались на весу. - Кровь — это душа. И сила, как говорят шепчущие. Я попробую ее на вкус, Илиана. Вся твоя кровь тоже принадлежит мне.

Я уперлась ладонями в его грудь. Мышцы Дариса казались высеченными из дерева. Я пыталась не видеть мелькавших в его разуме образов. Было нечем дышать.