Схватит за горло и сдавит на секунду!

Все время назад смотрю, все время тру веревку на запястье, пытаясь вытащить руку. Он так шагает вперед, словно забыл о нас. Бросаю взгляд на Юрку. Хорошо ему. Спит, в ус не дует.

Свежий воздух, постоянная качка у моей груди. Груди, что начинает дико поднывать от прибывающего молока. Потому что что? Потому что после родов надо лежать!

Мне просто хочется поспать!

Уже где угодно!

– Все! – дергаю на себя веревку. Бандит тут же тормозит. – Я не могу больше! Мне надо попробовать сходить в туалет. Мне надо помыться! Мне надо элементарно поспать!

Кажется, истерика подступает. Сжимаю губы и сглатываю в ожидании его реакции.

– Осталось метров сто до родника. Надо дойти, там привал делаем. Отдохнем.

Помоемся.

И почему в этой фразе мне мерещится скрытый самый неприличный подтекст?

Еще сто метров, да. Они кажутся бесконечными.

Мы все идем и идем.

И уже не нужен родник.

Хочется упасть там, где мои ноги меня еще кое-как держат. И очень вовремя начинает орать Юрка. Никогда еще плач ребенка меня так не радовал.

– Все, дальше нельзя! Плачет, есть хочет!

– Еще немного.

– Но он плачет!

– Ему полезно, легкие будут крепче. Давай, шевели ногами, там нормально будет.

Нормально будет.

Даже страшно представить, что только что сбежавший преступник подразумевает под этим словом. Что для меня – нормально?

Это когда отель не пять звезд, а три, и двери можно выбить.

Нормально, когда не стала вечером убираться в комнате и развалилась среди раскиданных вещей. Нормально, когда боль от тренировок в тренажерном зале такая адская, что ноги горят огнем. Нормально, когда в любимой кофейне новый бариста, и кофе холодный.

Нормально, когда звонишь любимому человеку и говоришь, что заболела, а он просто говорит: «Выздоравливай».

Нормально, когда он сам болеет, ты мчишь к нему, варишь суп и заставляешь принимать лекарства. Это все для меня нормально!

Но точно не нормально спустя несколько часов после родов плестись неизвестно куда под дулом пистолета под аккомпанемент орущего младенца.

– Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!

– А больше и не надо. Пришли! – он указывает на довольно быстрый порог с родниковой водой, а я за ором Юрки даже не услышала шум воды. Выдыхаю, валюсь прямо там, где стояла, и со слезами смотрю на стремительно падающую воду.

– Мы ближе к Питеру поехали?

– Все тебе скажи, – садится он рядом со мной, дергает за запястье, осматривая стертую в кровь кожу. – Да ты мазохистка, смотрю. На что ты рассчитывала?

– На что угодно.

Он хмыкает, убирает веревку на другое запястье, а это обворачивает бинтом из рюкзака, обрабатывая какой-то дрянью. Отрезает ножом бинт и отходит от меня. Быстрее достаю грудь, прикладывая к губам сына. Мну ее.

– Ну, что ты не берешь? Ну, давай, маленький.

– Держи сосок во рту. Должен взять, – подает бандит голос, копаясь в своем рюкзаке, а я вздыхаю, подчиняюсь. Или уже от отчаянья. И удача! Малыш втягивает первые несколько капель, а мне становится щекотно, тянет улыбаться… Наваливается удушающая усталость.... Веки тяжелееют, словно кто – то подсунул снотворного.

Я просто ложусь на мягкую траву, укладывая малыша рядом, и закрываю глаза… Как же хочется спать!

Открывать глаза – вот совсем не хочется. Голова тяжелая. В какой-то момент кажется, что я во дворе родительского дома. Но потом последний день проносится в моей голове молнией. Я тут же открываю глаза и как ошалевшая кричу.

– Юра!

– Что ты орешь? Рядом спит, – врывается в сознание голос, я тут же поворачиваю голову. Рядом в импровизированной люльке из курток спит мой сынок. Господи, какой же он красивый-то! И почему так далеко? И не издает ни звука?