– Что опять осколок?

– Да, будь он неладен. Всё сильнее болеть начинает, а операцию делать не берутся. Есть у меня знакомый хирург, он меня дважды латал, так и тот говорит, что осколок неоперабельный. Нерв что ли какой задевает.

– А может я попробую?

– Чего попробуешь?

– Помочь вам.

– Каким образом? Прооперируешь что ли?

– Да нет, у меня другие способы.

– А калекой меня не сделаешь? – Подполковник смотрел с сомнением и одновременно с надеждой.

– Калекой – точно нет.

– Ладно, со мной потом разбираться будем. А вот что с тобой делать? Твои показания надо в деле зафиксировать. И вообще, ты как главный свидетель тут фигурировать должен, но ты, почему-то собираешься уйти в тенёк и пусть за тебя другие работают. А ты хоть знаешь, кого ты несколько раз ударил по голове?

– Только не говорите, что это сын какого-нибудь министра. Этот ублюдок говорил, что папа его в Бельгию отвезёт на лечение.

Подполковник перешёл за свой стол и охнув сел. – Нет, не всё так плохо, но близко к истине. Это Виталий Юрьевич Золотарёв, сын, от первого брака, очень богатого человека. Сейчас его папа имеет другую семью, но сына в беде не оставит. – Пётр Дмитриевич нахмурился, – Даже удивлён, что он ещё не позвонил куда надо и не забрал сына под подписку о невыезде. Хотя эта подписка его в стране не удержит. Говоришь в Бельгию повезёт? Ну, скорее всего так и будет.

– Товарищ подполковник, но ведь этот Виталик садист! И не прибил я его только потому, что не хочу быть похожим на него!

– Ты всё правильно сделал. Нельзя нам уподобляться этим скотам, хотя бывают моменты, что сдержаться очень трудно.

Мы, замолчали, думая каждый о своём. Вспомнив о сообщнице упыря, я спросил, – А что с его подругой? Тоже отпустят?

– Она пока даёт показания, но если сынка отмажут, то и она скорее всего только как свидетельница пойдёт. – немного подумав, он продолжил, – мы ведь Виталика этого не первый раз задерживаем. Лет пять назад его пытались привлечь за жестокое обращение с животными. Он на детской площадке издевался над собачонкой, которую потом и прибил. Причём делал он это на глазах у детишек. Мерзавец! Тогда он и дня в камере не просидел, приехал адвокат, привёз бумагу, что он больной на голову и забрал этого «папиного сыночка».

– Так-так-так, – я почесал голову, – и часто у вас такое происходит?

Пётр Дмитриевич прищурившись посмотрел на меня, – Бывает, а что?

– Если бы вся эта история была мне известна вчера, боюсь после открытия холодильника, я мог и не сдержался.

– Так ты заглядывал туда?

– На секунду, потом долго в себя прийти не мог. Полбутылки коньяка из горлышка выпил.

Подполковник заёрзал на стуле, – Значит нервы у тебя крепкие, а мне с возрастом всё труднее себя в руках держать. Поэтому и дела сдаю, боюсь не стерплю и прибью какого-нибудь негодяя. А с моим здоровьем проще застрелиться, чем сидеть.

– Так что с вашим осколком, давайте посмотрю.

– А что ты можешь?

– Дайте посмотрю, а потом уже решать будем, что с ним делать.

– Ну смотри, только ничего не делай. Скажешь, что и как, а я уже сам решать буду.

Я взял один из стульев и развернул его сиденьем к себе, – Китель снимите и садитесь по-кавалерийски, спиной ко мне.

Пётр Дмитриевич уселся на стул.

Посмотрев на его спину мне стали видны все его раны. Пуля прошла под левой ключицей, ножом ударили справа, наверное, в печень пытались попасть, но не попали, а осколок был небольшой, формой он напоминал краба и его «клешни» нехорошо загибались возле нервного отростка одного из позвонков в районе поясницы.

– Что это было? Граната, снаряд?

Офицер повёл плечами, – Миномётная мина.