– Мне плохо… болит, болит, болит!
– Ты давай успокойся! Я-то делаю, что могу, но если ты и дальше противиться будешь – заберет он тебя! Не справишься! Сволочи такие. Ни чести, ни совести нет, так изуродовать девушку. Господи, помоги!
– Я хочу умереть. Я не могу больше, пожалуйста, я не могу больше страдать, БОЛЬНО-О!
– Нельзя тебе. Нельзя, слышишь?! Дитятко носишь, девочка. Беременная ты.
– Нет, боже, не-ет!
– Поздно рыдать, девка! Хватит, сказала, не то и правда выкинешь от боли. Срок маленький, но сердечко уже бьется. Вот тут сидит у тебя, Глафира знает! Дите твое отчаянно за жизнь борется – и ты борись!
Бабушка подходит и кладет морщинистую руку мне на живот, а я не верю. Этого просто не может быть.
Глава 6
– Как тебя зовут, дочка?
– Тася.
– Телефон диктуй. Мамка, папка, кому звонить-то?
– Некому. Я одна.
– Надо в больницу тебе. Сейчас пойду к соседке, скорую вызову. Боюсь, я бессильна уже.
– Не надо… найдут меня. Убьют. Он хочет убить меня. Умоляю! Я жить хочу. Пощадите, – глотая слезы, говорю я и отворачиваюсь, хотя сделать это непросто. Глафира у меня на лице какую-то пирамиду выстроила из ваты и бинтов. Она делает мне перевязки, говорит, уже лучше, хотя почему-то глаза при этом отводит, украдкой вытирая слезы.
Глафире семьдесят четыре, и она живет одна. Домик похож на избушку из сказки. Крошечные окна, деревянный пол, печка. Кажется, тут две комнаты. Я на кровати старенькой лежу, рядом кухонный стол и куча растений, подвешенных у потолка.
– У меня нет денег. Нечем вам оплатить лечение. Верните меня туда, откуда забрали.
– А я разве про деньги тебе что-то сказала?
– Всем нужны деньги.
– Деньги души портят. Не нужны мне твои деньги. Ты лучше скажи, что случилось с тобой.
Молчу. Не могу ни думать, ни говорить об этом. Я все еще не верю, мне кажется, я сейчас проснусь, придет Стас, и мы пойдем гулять. Впервые открыто, не прячась.
Ха, кажется, только сейчас я понимаю, что мы со Стасом ни разу открыто на людях не появлялись. Он с Камиллой везде ходил, а со мной нет, только на квартире мы вместе и были.
– Не хочешь – не говори, только рыдать перестань, а то дитятку тоже больно.
– Я не беременная. Вы ошибаетесь.
На это Глафира только усмехается, отпивая горячий чай.
– Ну конечно. Я троих выносила. Знаю, когда женщина в положении, да и вижу я. Перестань реветь! Клянусь богом, если не успокоишься сейчас, скинешь дитя к ночи! – гаркнула так громко и ударила кулаком по столу.
Я перестала плакать и заставила себя успокоиться. Меня напугало одновременно строгое выражение лица этой бабушки и то, что если я и правда беременна, то могу вот так по глупости лишиться нашего малыша. Точнее, нет, моего, и только.
Рада ли я ребенку? Я не знаю, но если он уже есть, то я никогда ему не сделаю больно.
***
– Тася, твои раны не заживают. Ты не можешь ни есть, ни пить. Ты умрешь так. Скоро.
– Пожалуйста, приложите ваши компрессы, все заживет!
– Они не помогают. Нужно швы наложить.
– Я не хочу шрамов. Это меня испортит!
– Или шрамы, или смерть, выбор за тобой.
Тяжелый выдох, я не ела четыре дня. Так надо.
– Хорошо, шейте. Сделайте, чтобы я могла есть.
И Глафира начинает зашивать мое лицо. Наживо, обычной иглой, которую она чем-то обработала и теперь втыкает в мою кожу.
Анестезии нет, обезболивающего тоже, и я просто вцепляюсь руками в небольшой кожаный ремень, который Глафира мне приносит. Чувствую, как игла прокалывает ткани, как тянется нитка, щелкают ножницы. Я все еще жива, Стас. Ты, наверное, празднуешь там, что удачно избавился от меня.
– А-ай! Хватит…
– Терпи. Привыкай к боли, девочка. Спутницей она твоей будет. Постоянной.