– Что врач сказал?

– Ничего.

– Если б ничего, ты б так не ревела. Что, операция дорогая?

Молчу. Глафира и так уже столько на меня потратила. Я даже не представляю, как буду эти все долги ей отдавать.

Чувствую ее руку на плече. Гладит меня по волосам. Часто так делает, когда я реву.

– Тася, тебе надо быть сильной ради дитятка. Если я куда денусь – чтоб не боялась, а наоборот, могла за себя сама постоять.

Оборачиваюсь. Становится страшно.

– Куда это вы денетесь? Глафира, не пугайте меня.

– Да не бойся. Тут я, тут. Ты это, не расстраивайся! У меня пенсия крошечная, но есть немного сбережений. Я дам тебе денег, Тась, не плачь. Хоть на одну операцию будет.

– Вы что? Нет, я не возьму.

– Ну, тогда не реви! Не реви, кому сказала!

– Хорошо, я больше не буду. Спасибо. За все спасибо, Глафира. Я бы не выжила без вас.

– Я знаю. Ты моя последняя добродетель, и я рада, что тебя нашла. Ты скрасила мои дни, девочка. От тебя свет лучится, так что не плачь о красоте, она вот тут, внутри у тебя. Иди поешь. Суп сварила свежий.

Быстро вытираю слезы. С того дня я перестаю сырость разводить, а то Глафира тогда тоже мрачная ходит, а у меня живот болит. Малышу не нравится, когда я расстраиваюсь.

Сегодня весь вечер метель невероятная за окном бушует, а мне неспокойно. То есть хочется, то спину тянет, а Глафира все гадания свои гадает, никак не успокоится. Брови косматые свела, карты тасует да воском на блюдце капает, качает головой.

– Что там такое? – спрашиваю, не выдерживаю уже. Умеет она успокоить, ничего не скажешь.

Глафира глаза на меня поднимает и тут же опускает их, зажигая еще больше свечей.

– Буря там, детка. Шторм.

Этой ночью у меня резко хватает живот. Воды отошли, и начались роды. На месяц раньше.

—А-а-а-а! А-а-а-ай, больно!

– Тужься давай, дыши. Раз, два, три, тужься!

– А-а-а-ай!

Я в областном роддоме. Глафира отправила меня в больницу, довез какой-то ее сосед, потому что скорая бы просто не доехала в такую глушь. Все в какой-то спешке, и мне так страшно, что я держусь изо всех сил за поручни этого кресла и не знаю, что делать.

Я одна, какие-то чужие люди, Глафира осталась дома, и я помню, что у ее двора какая-то еще машина стояла с выключенными фарами. Кто это был… почему я вообще думаю об этом, боже, Тася, соберись!

Роды начались на месяц раньше, и вот уже десятый час я рожаю, хотя кажется, что умираю.

Тот момент, когда борешься сама с собой и нет уже пути назад, я должна быть сильной ради малыша. Только ради него постараться.

Дорога была очень тяжелой, я сильно перемерзла, машину пару раз заносило на льду, и если поначалу я чувствовала, как маленький в животе пинается, то сейчас я уже давно не слышу толчков, и никто мне ничего не говорит.

Смотрю на акушерку. Пожилая тучная женщина в маске. Часто курить выходит, отвлекается на звонки, как будто я могу роды на паузу поставить, и мне тошно уже от этой халатности, а поделать ничего не могу, сейчас я совсем беззащитна.

Наверное, партнерские роды – это здорово. Я слышала, мама когда-то рассказывала сестре, что ее подруга во Франции так рожала. У меня же рядом никого близкого нет. Ни мамы, ни сестры, ни мужа.

Стас. Наверное, он уже давно забыл меня, тогда как я о нем помню каждую секунду, и эта адская боль в животе только подогревает мою память.

Живот каменный, спина, кажется, сейчас воспламенится от жжения, и я не могу раскрыться вот уже столько часов. Я всегда была чувствительна к боли, а тут… меня просто накрывает, и я не думала, что это ТАК больно. Ощущение такое, что живот сейчас расколется и я истеку кровью.

Никакого УЗИ мне не делали, сказали, кабинет на ремонте, аппарат сломался, и все так долго было, никто никуда не спешил, так что в родильный зал я попала только минут через пятьдесят.