Я мешаю, кажется, всем. Сначала тетке мешала, потом в детдоме, а после и Стасу. Я словно настолько невыносима, что меня просто не за что любить, хоть еще недавно я думала иначе.

Когда в объятиях Стаса засыпала, была самой счастливой на земле, а ему, оказывается, Камилла всегда ближе была, а я так… все еще домашняя зверушка, цветок, который ему просто наскучил.

Будущее пугает, я не знаю, куда мне идти после родов. Вариант с моей квартирой навсегда отпал, ведь, если я вернусь туда, Стас узнает и убьет меня. Вторую встречу с его дружками я точно не перенесу, а теперь еще и малыша жду, я должна думать о его безопасности.

Материнский инстинкт во мне все же просыпается, хоть и не сразу. Наверное, ближе к пятому месяцу беременности, когда уже заметен округлившийся животик.

Я никогда не думала, какой мамой буду. Это казалось таким еще далеким, а теперь крошка уже в бок меня пинает ногой, и я люблю ее. Несмотря на ее отца, люблю безумно сильно. Что может быть роднее и ближе ребенка? Ничего и никто.

Никакого УЗИ я не делаю. В больницу боюсь выезжать, и успокаивает только то, что Глафира уверила меня, что с малышом все в порядке. Она все знает, и порой мне кажется, что Глафира видит мое будущее, о котором всегда молчит. Говорит быть сильной. И не рыдать ночами, а однажды старушка сказала, чтобы я после родов к Беркуту пошла. У меня тогда мороз по коже пробежал, ведь я никогда ей не говорила про фамилию Стаса.

Мальчик у меня или девочка, я пока не знаю. Мне хочется то соленых огурцов, то варенья, а Глафира, как назло, держит рот на замке, хотя она знает, я уверена.

Был бы Стас рад нашему общему ребенку? Конечно, нет. От Камиллы, возможно, да, но только не от меня. Он после первой нашей близости сразу таблетки притащил, боялся, видать, что забеременею, но и это не спасло.

Не хотел Стас ни меня, ни тем более нашего ребенка, и каждый день, видя свое изуродованное отражение в зеркале, я только убеждаюсь в этом.

Тот, кто любит, такое не сотворит с любимым, а он сделал. Похоже, Стас меня никогда не любил. Это я строила себе воздушные замки, глупая и наивная Тася.

***

Тоха

Мне не нравились состояние Стаса, которое было похоже на мину, и тогда я понял, что единственное, почему он еще не сдох, – это беспомощный Рысь, с которым Стас до сих пор тягался по врачам.

Мне было жаль Артема. Он молод, все время на байке своем разъезжал, а теперь все, что имеет, – инвалидное кресло и братик-психопат под боком, который после потери своей доморощенной ромашки совсем съехал с катушек.

Та девочка ведь и правда была его буйком, который держал Стаса всегда в тонусе и не давал свалиться в депрессию. Ни жена, ни братья – это была она, Тася. Та сирота ничейная, хотя она, конечно же, была его.

Стаса полностью, уж не знаю, что он там ей делал, но Тася была Стаса. Как Линка Бакира, только по-другому.

Не знаю, Тася была сильная с ним и в то же время совершенно беспомощная без Стаса. И как ее Стас ни пытался уберечь, Тася получила по полной от его врагов.

– Тох, что-то Стаса давно не видно. Как он?

– Не знаю, Пашка. Живой вроде.

Сжимаю зубы. Я сам не видел его уже полгода, а когда последний раз встретил, мороз пошел по коже.

Я думал, Стас как-то перебесится, он ведь женат уже не первый год, но хрен там. Стас не был похож на самого себя: осунувшийся, бледный как смерть, он меня даже не сразу узнал. Задумчивый, мрачный, какой-то зловещий даже.

Одет во все черное, в глазах тьма, и он был абсолютно теперь трезвым. Я поздоровался с ним, Стас молча пожал мне руку и просто пошел дальше. Тогда я понял, что он не то что обращаться не хочет, он вообще уже ни хрена не хочет в этой жизни, и Камилла, как я надеялся, ему ничем не помогла. Она, похоже, там только для декора и была. Витрина, блядь, он ее не боясь показывал всем, тогда как Таську хранил, точно чертово сокровище.