Я ошиблась. Тогда я была очень красивой, просто дико неуверенной в себе девочкой, а теперь я и правда уродина, настоящее чудовище, и это не заживет. Оно уже вон корочкой грубой покрылось, и я как существо какое-то страшное, самой от себя противно.

– Тасенька. Не плачь.

Глафира подходит и крепко меня обнимет, тогда как я рыдаю у нее на плече, захлебываясь от боли.

– За что? За что он со мной так?

– Не знаю я. Ты это, не расстраивайся. Не надо так убиваться, дочка. Я вижу, ты красивая была, но настоящая красота – она внутри. За сердце доброе любят. Кто-то когда-то это поймет.

– Не говорите так! Мне теперь разве что в пещере жить и никому на глаза не показываться. Я урод, уродец страшный! Я чудовище…

Не знаю, сколько я так плачу, захлебываясь слезами, а Глафира меня по плечам гладит да по волосам.

– Чудовище тот, кто сотворил такое с тобой, кто смерти тебе пожелал да в канаву ту сбросил! Не реви. Скажи спасибо, что жива осталась. Тасенька, послушай: ребеночка родишь, он тебя любую любить будет, а для остальных… маску я тебе сошью, чтоб люди не глазели, а потом в город поедешь да операцию сделаешь. Исправят тебе это, заживет. Я поспрашиваю, может, кто знает врача.

Вечером того же дня Глафира и правда шьет для меня маску, закрывающую лицо. Я ее снимаю, только чтобы обработать раны и поесть. Все остальное время я ношу это приспособление, потому что, если честно, я боюсь теперь своего отражения в зеркале, и если Стас хотел уничтожить мое естество, которое, как оказалось, так ненавидел, то у него это прекрасно получилось.

***

прошло два месяца

– Я больше не могу. Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ!

Снова Камилла. Врывается в мой кабинет без стука. Это уже новый дом. Мы переехали, вот только не такую обстановку я хотел видеть здесь и уж точно не жену. Дом не для нее строился. Не для нее, блядь, а теперь что… мне надо обустроить Артему существование без себя. Я уже на этом пути, Тась, уже скоро.

– Какого хуя ты пришла?

Она меня бесит. Не могу смотреть на Камиллу. Не могу я смотреть больше ни на какую бабу. У меня Тася перед глазами, и да, я, похоже, уже сошел с ума. Мне иногда кажется, что я слышу ее голос. Один раз Рысь включил песню, которую Тася пела, и я заревел, разбил в щепки его магнитофон, и вот уже два месяца мы с ним не разговариваем. Совсем.

– Стас, я все сделаю сама! Да, у тебя горе, ты потерял свою протеже, но мы-то живые! Я все тащу одна, и братик твой… в общем, все. С меня хватит! Артем стал неуправляемым и свесил ноги мне на шею. Я не собираюсь с ним больше тягаться! Вот. Ознакомься. Отец сказал, все устроит.

Камилла подходит и кладет мне на стол папку, открыв которую быстро пробегаюсь по документам.

– Что это?

– Я оформила инвалидность Артему, естественно, с его травмой это пожизненно. Стас, твоему брату нужен не этот большой дом на отшибе, а специализированный уход, регулярное питание, массажи, хоть какая-то реабилитация и обязательно психолог. Это идеальное учреждение для таких, как он. Нужна только твоя подпись.

Она напоминает мне жужжащую муху. Все говорит, говорит, а я не улавливаю, так, только обрывками. На фоне песня Таси мельтешит. Никогда не был меломаном, но, похоже, у меня уже мозг кипит. Я так скучаю по ней, я забыл, когда спал, когда чувствовал в последний раз.

– Какая еще подпись?

– Твое согласие.

– На что?

– Стас, ты меня слушаешь вообще?! Артем едет в дом-интернат для инвалидов. Ему там будет лучше, пойми.

– Это он тебя попросил?

Камилла затихает, а я откидываю эту папку от себя.

– Нет, но я вижу, что…

– Пошла вон.

– Что ты сказал?

– Что слышала! Артем будет жить с нами, пока сам не захочет свалить!