Лео хватает младшего брата – не жестко, а по-дружески – за плечи, и оба останавливаются. Лео улыбается, даже смеется, так знакомо.

– Феликс! Мы с тобой горы свернем. Нам только надо держаться вместе. И вместе мы уведем Клика с поля боя. Отвлекающий маневр. Так это называется. Этот дурак и не поймет ничего.

– Я не хочу. Не хочу. Не хочу.

– Послушай, я все продумал, тебе…

Феликс отворачивается, зажимает уши, снова идет вперед. Лео – за ним.

– …не надо бояться. Ни капли. Эта площадь – наша. Видишь…

И он указывает – всей рукой.

– …ту бронзовую дуру на краю площади, между скамейками? Видишь, Феликс? Эта статуя – мы, когда все будет сделано! Мы будем стоять там и сверкать.

Феликс крепче прижимает ладони к ушам.

– А самое лучшее знаешь что, Феликс? Что одним разом – все. Тридцать или даже сорок тысячных бумажек. За один раз.

Лео искоса глядит на Феликса – тот, кажется, не слушает, продолжает идти. Каждый раз одно и то же – если Феликс что-то решил, так уж решил.

Пора применить другую тактику.

Наверное, он… поторопился. Наверное. Ведь столько всякого произошло; наверное, надо сначала все подготовить.

Соцтетка. Легавый. Список дежурных. Кровь. Арест. Другая семья.

День, в котором слишком много слов; он не ожидал, что их придется растолковывать кому-то, кто зажал уши. Слова, которые – если их попытаться понять – все вместе означают «очень долго».

«Очень долго» для трех братьев, которые остались в квартире одни.

«Очень долго» для мамы, которая будет лежать на больничной койке и лечиться. И значит, Феликс станет еще тревожнее, еще печальнее.

Но также «очень долго» для папы, который будет сидеть в тюремной камере – и значит, Феликс станет спокойнее.

А Лео нужен младший брат – для того, чтобы исполнить задуманное.

Метров через двести его приветствовал небольшой щит. Установленный на двух металлических прутьях, он настойчиво указывал налево.

«Исправительное учреждение, 2 км».

Притормозить, повернуть. Он откинулся на продавленном, слишком мягком водительском сиденье; вдавившемуся в него тяжелому телу оно показалось бездонным.

Изменение маршрута.

Когда бежать дальше невозможно. Когда ты заплутал по дороге к дому и даже не знаешь, где он.

Рано или поздно двигаться дальше ты сможешь, только изменив маршрут – в этом он был крепко уверен.

А это извилистое ответвление дороги, по которому он сейчас ехал, совершенно точно закончится стеной в семь метров высотой. Толстый бетон, который так долго не выпускал его, этим утром должен обернуться следующим этапом их общей жизни.

Он остановил машину подальше на гостевой парковке и опустил окошко, чтобы впустить свежий воздух. Мало. Ему хотелось большего; он распахнул переднюю дверцу и выставил левую ногу; штанина вычищенных в химчистке плотных костюмных брюк хлопала на легком апрельском ветру, свеженачищенный ботинок постукивал по сухому асфальту.

Назойливая музыка пробивалась из заикающегося автомобильного динамика с провисшими проводами; он наклонился к приборной доске и выключил радио. Медленно и тяжело дыша, зажмурился, и искры под веками наконец пропали. И правда: где, если не среди этого покоя, он мог послушать щебет птиц на опушке, начинавшейся там, где кончалась стена.

08.22.

Осталось тридцать восемь минут.

В этой развалюхе многое дышит на ладан, но часам доверять можно.

И время, которое в другие дни преследовало, беспокоило и сбивало в толку, сегодня было во главе всего – он даже решился приехать заблаговременно. Заблаговременно? Ну и словцо. Благое время – 09.00, третье апреля. Самое главное время за много, много лет.