Я к чему это все – даже Кетрин не делала нам ТАКОЙ вкусноты.

И апельсиновый джем!

Я вот как-то и не думал, что джем не обязательно должен быть приторно сладким, как привыкли все думать. Этот был… кисло-сладко-острым, причем сладости как раз было меньше всего. И я бы скорее назвал его не джемом, а соусом, но кто я такой, чтобы спорить с сержантом. Сказано джем, значит джем.

– Коннор, хватит, я сейчас лопну, – простонал я при виде новой порции только что снятых со сковородки панкейков. Сказать-то сказал, но, сука, самому остановиться прям не под силу. Точно как этой ночью в постели с его сестрой. Бля.

Нет, пока ехал к нему, я уже успокоился по этому поводу. От слова совсем.

Тот вариант, когда после первой легкой паники внезапно кристально ясно осознаешь: все, походу я припарковался. И похрен, что раньше с тобой такого не случалось. Никакой тут трагедии или попыток отрицать. Мужики такие вещи не отрицают, не истерят и бездумно не барахтаются в попытке выплыть на авось. Хотя бы на того Мангуста поглядеть. Он разве носился с утреца по нашему логову, посыпая пеплом яйца, и орал "ой, что же мне делать?". Не-а, он встал на след своей сбежавшей Али и нашел-таки ее. Ибо так и надо. Понял, что встрял – целенаправленно уж греби в конкретном направлении. В смысле к ней.

Да, у меня такое впервые. Да, никто ничего не может знать наверняка. Да, у Перлиты Сантос однозначно нет меня в ее жизненных планах на будущее. У меня она есть. Потому как смотри выше – я припарковался. Прямо где-то между ее идеально-роскошными грудями и охуительно-восхитительной киской. Па Джек был абсолютно прав. Свою женщину ты узнаешь сразу. Не знаю, как там про первый взгляд, но вот, сунув в нее впервые член, – однозначно. Пох мне, насколько это пошло для кого-то звучит и что детям такое не расскажешь. Там разберемся.

– Жри давай, зря я что ли тут как придурок столько теста наболтал? – ухмыльнулся приятель, лихо перемещаясь от плиты к столу. – Не поверишь, чувствовал себя как не в своей шкуре. Это ж вроде как бабская обязанность – мужика кормить… – Он еще раз усмехнулся, но на этот раз совершенно не весело. – Да только в моей жизни все, сука, наоборот. Сеструха носит значок шерифа и гоняется за извращенцем, а я на кухне кручусь, бля, в кружевном передничке.

Я с сомнением оглядел его армейские штаны и болотного цвета футболку, в паре мест заляпанную чем-то белым, наверняка тесто капнуло. Никакого передничка на нем не обнаружилось.

– Коннор, я… – я запнулся, не зная, как выразить словами то, что в этот момент чувствовал.

– Не-не-не, мужик, даже не думай, – махнул он, как если бы назойливое насекомое гнал. – Это секундная слабость. Которой ты не увидел бы, если бы эта упертая ослица слушала своего старшего брата. Просто выбесила она меня. – С “ослицей” перебор, но что реально способна мигом разводить на эмоции, подтверждаю и подписываюсь. –  Так… Нормально у меня все. Да честно. У меня и с бабами полный порядок. Ну, за бабки, конечно, но… знаешь… так даже лучше. Приехала, оттрахала меня до звездочек в глазах, забрала деньги и свалила. И никакого тебе мозгое*ства сутками напролет. Ты же видишь, я весь свой быт приспособил под себя, а так пришлось бы голову ломать, как сделать так, чтобы было удобно всем.

Это да, быт в его коттедже был приспособлен исключительно под самого Коннора и специфику его передвижения: низкие столешницы кухонного гарнитура, никаких навесных полок – все в пределах его способности дотянуться с кресла, никаких порожков, широкие пандусы вместо ступенек, такие же широкие двери во все помещения. И всего одна комната на втором этаже, вернее, под крышей, куда вела лестница.