– Главред сейчас на летучку поехал… Звонили из администрации – нас закрывают. Бесплатная городская газета никому не нужна.

– То есть как это – не нужна бесплатная? А платная, выходит, им нужна? Так может быть, нас просто…

– Нет, деточка, – скорбно покачала головой Ирина Викторовна. – Формат нам менять никто не будет. У «верхушки» уже есть на примете один журнальчик, который они хотя под себя подгрести. А нас – побоку.

– И… когда? – безнадёжно спросила Алёна. Неделя начиналась просто отлично. Понедельник – день тяжёлый, это всем известно, но не настолько же! Сперва встреча с Фрейманом, потом известие о грядущем сокращении. А это значит – снова поиски работы, придётся ещё пару вечеров в неделю посвятить «халтуре», а она и так едва находит время на общение с Никиткой…

– Дали неделю на сборы.

– А… – хотела ещё что-то спросить Алёна, но охнула от неожиданности: разметав в стороны бумаги, ей на стол тяжело вспрыгнула Дюша – прикормленная редакцией лобастая серая кошка.

– Да, кстати, – вспомнил дизайнер Павлик, – Дюшку велели обратно на улицу выгнать. Говорят, тут после нас адвокатская контора будет, им шерсть на полу не нужна…

День тянулся медленно. К обеду, когда Алёна и остальные уже на стенку лезли, не зная, чем заняться и имеет ли смысл готовить материалы в выпуску, который станет последним, вернулся из администрации главный редактор Борис Карлович – высокий лысеющий мужчина в круглых очках – и сообщил, что последнего выпуска не будет вовсе, а на срочную самоэвакуацию редакции дают вовсе не неделю, а трое суток.

– Господа, – печально провозгласил он, – не вижу смысла вас задерживать. Собирайте вещи – и, как говорится… Н-да. С вами приятно было работать, коллектив у нас был славный, так что… Н-да. В общем, не поминайте лихом… вот… Как бы это сказать… До свидания всем! Удачи вам на новом жизненном пути.

Алёна решила пораньше забрать Никитку из садика. Раз уж в ближайшее время не придётся друг от друга устать, лучше провести вместе остаток дня и сводить сына к морю – пусть прогуляется. Перед уходом она выбросила в корзину для мусора все документы, которые так старательно готовила дома, а подумав немного, присоединила к ним и старые туфли. Всё равно их удобство значительно уступает чувству стыда, которое ощущаешь, показываясь в них на людях. Надо избавляться, пока настроение соответствующее…

В детском саду Алёну поджидал очередной сюрприз. Понедельник определённо не скупился на испытания, сваливающиеся на её голову. Группа Никитки под приглядом воспитательницы и парочки мамаш, забежавших проведать детей, возилась во дворе садика, плотно оккупировав песочницу и металлическую горку. И только один малыш не принимал участия в общих играх, предпочитая играм в песке качели. Это был сам Никита, а рука, качающая его, принадлежала Фрейману, очередное появление которого оказалось для Алёны последней каплей в череде неприятностей этого дня. Сжав зубы и проговаривая в уме десятки обвинительных выражений, она широкими шагами направилась к качелям, забыв поздороваться с приглядывающими за детворой женщинами и не замечая, что перекинутая через плечо сумка на длинном ремне больно колотит по ногам.

– Послушайте, вы! – сердито крикнула Алёна, пытаясь одной рукой остановить качели, но силы, конечно же, были несоизмеримы. Всё кончилось тем, что обитый металлической пластинкой угол сиденья больно въехал ей в колено. Алёна отпрянула от качелей, схватилась за ногу и вспомнила про себя все те слова, которые папа запрещал произносить вслух, ещё когда она была маленькой девочкой. Колено пульсировало горячей болью, и она едва не заплакала, когда проворно соскочивший с качелей Никитка бросился утешать мамочку и ненароком задел пострадавшую ногу.