Библиотека вела в гостиную, где, по сравнению с предыдущими комнатами, было очень просторно, но не менее внушительно, отчего я окончательно растерялась. Стены украшали картины, половина из которых, очевидно, изображала членов семьи Марии Александровны – я легко угадывала черты старухи, как в портретах элегантных господ, так и в образе миловидных дам. Даже фотографии тут были обрамлены в рамы, что придавало им парадный вид наряду с торжественными, без тени улыбки, лицами старухиных предков.

Среди незнакомых мужчин, женщин и детей, запечатленных в разные годы 20-го века, также не улыбаясь, смотрела на меня хозяйка, невероятно прекрасная в молодости. Но вот ее насупленный взгляд говорил о том, что она явно не одобряет моего бессовестного проникновения в ее жилище.

– Пойдемте отсюда скорее, – сказала я Михаилу, которого, казалось, окружающая антикварная роскошь нимало не смущает. Он по-свойски рассматривал вазы с пасторальными сюжетами, которые хозяйка, видимо, коллекционировала.

– А что? Не нравится? – ухмыльнутся он. – Да расслабься – старухи все равно нет дома. Лучше конфетками давай угостимся. – он, не церемонясь, взял со стола очень красивую вазу, доверху наполненную шоколадными конфетами, вытащил две и протянул вазу мне.

Вот честно, я очень старалась быть аккуратной. Я даже ходила по комнатам хозяйки, высоко поднимая ноги, чтобы лишний раз не шаркать по паркету. Но вазу все-таки грохнула. Конфеты рассыпались по полу, а осколки залетели под стол, в тапки Михаила и даже выкатились в соседнюю комнату.

На мгновенье мы с Михаилом потеряли дар речи. Он очнулся первый.

– Убогая, ты чего? Ты хотя бы представляешь, сколько это бабок стоит? Тебя МарьСанна в ковер закатает. Теперь по-любому. В бега тебе надо.

Ковер очень кстати висел на стене. На нем трое всадников в белых рейтузах торопились куда-то на породистых лошадях с бешеными глазами. Я задрожала, представив, как старуха снимает этот ковер клюкой… или лучше зонтом, так как клюки я у нее не видела, и аккуратно, чтобы не испортить прическу и маникюр, заворачивает в него меня.

– Мамочка, – расстроилась я. И, конечно же, в этот момент в замочную скважину входной двери вставили ключ. Михаил навострил ушки, досадливо ругнулся шепотом, схватил меня и потащил к противоположной двери. Мы оказались на кухне. Посредине стояла раскладушка с неубранной, серого оттенка, постелью. Дверь к черному ходу закрывал кухонный комод. Михаил бросил к нему и стал, скользя по полу, спихивать его в сторону.

– Чего стоишь, убогая, помогай. Бежать надо, пока старуха не поняла, что к чему. Ты даже не представляешь, какая она в злобности.

– Куда бежать-то? – чуть не плакала я, пристраиваясь рядом с Михаилом. – А мои вещи? Мои документы? Моя одежда?

Старик только махнул рукой. Комод со скрипом отъехал в сторону. Проход был открыт. Михаил дернул на себя дверь. В кухню ворвался ветер, растрепав густые брови и немытые волосы старика. Они взвились кверху, как рога дьявола. Схватив меня в охапку, старик крикнул:

– Беги! – и толкнул в спину.

Не успев подумать и опомниться, я в пижаме и плюшевых тапках помчалась вниз. За мной, словно плащ, развевались полы халата.

***

Позади с чувством собственного достоинства захлопнулась дверь. Я не заметила, как проскочила несколько пролетов, остановилась и задрала голову вверх. Вскоре ко мне, бодро перепрыгивая через ступеньки точно семилетний мальчик, подбежал старик. Не задерживаясь, он промчался мимо, дернув меня за рукав.

– Не спим, не спим! Двигаемся веселее, – услышала я уже откуда-то снизу.

Погони вроде не наблюдалось, но я послушно помчалась вслед за Михаилом.