– Ну! – встал Степан, многозначительно поднимая бокал. – За знакомство! И, кстати, не только за него. Буквально на днях Мэри сообщила мне одну очень радостную новость…

Он притянул жену к себе, чмокнул в макушку, потёр её маленькое плечо.

– Расскажем им, любимая?

– Расскажем, – зарделась она и гордо, и стеснительно одновременно.

– Ну, ты даёшь, брат! – полез к нему Артём, не дожидаясь озвучивания новостей.

Пока они все втроём на радостях обнимались и целовались, я сжимала свой бокал, чувствуя себя неуместной на чьём-то чужом празднике.

– Ну, даёшь! – повторил Артём, восхищённо качая головой и усаживаясь обратно на стул.

Всё ещё радостно улыбаясь, Степан повернулся ко мне.

– Вы давайте тоже не затягивайте с этим! Хочу, чтобы наши дети вместе играли у меня на заднем дворе. Рабочие уже копают бассейн и ставят карусели.

Я попыталась мило улыбнуться, но вышло скорее криво. Артём залпом выпил свой виски и откинулся на спинку стула.

– Не думаю, что мы куда-то торопимся, правда, милая? – взглянул он на меня с пониманием.

– А чем здесь ещё заниматься? – добродушно пробасил Степан, не дав мне сказать ни слова. – Впрочем, ладно. Поживите хотя бы полгодика и сами всё поймёте. Эта страна будто специально создана для того, чтобы иметь большую дружную семью, больше здесь заниматься особенно и нечем.

Артём прислонился своим виском к моему. И снова что-то в его движении, в его запахе показалось мне знакомым, но это чувство сразу исчезло. Неужели теперь всю жизнь у меня будет это противное, сбивающее с толку ощущение дежавю, от которого я впадаю в транс, будто по мне выстрелили дротиком с обездвиживающим препаратом?

Какое-то время мы пообсуждали проблемы воспитания детей в интернациональной семье, а также перспективы их обучения в Сиануквиле, затем разговор плавно перетёк в обсуждение русских эмигрантов и рода их занятий, из чего я сделала заключение, что наших соотечественников здесь действительно хватает. Выслушали несколько дельных советов относительно нашего будущего в этой стране. Артём сосредоточенно покивал, рассматривая предложение принять долевое участие в строительстве какого-то рыбного завода, я послушала рассказы об игорном бизнесе и перспективах его развития здесь. Обсудили несколько вариантов по недвижимости. Мэри всё время двигала ко мне поближе то одно, то другое блюдо, ласково улыбаясь, предлагала отведать её стряпню, и из вежливости я брала какие-то кусочки. Есть хотелось, но вместе с тем подташнивало.

Вся моя жизнь превратилась в какую-то сборную солянку из совершенно непривычных, неперевариваемых ингредиентов, и я никак не могла усвоить её. Заставляла себя проглатывать то, что в меня запихивали, но всё это тут же просилось обратно, отказываясь приживаться во мне. Я хотела домой. В Москву. В холод, в грязь и в неустроенность. Хотела, чтобы мне вернули меня прежнюю…

Артём раскачивал мир вокруг меня, подталкивая мой гамак. В молчании мы наблюдали за тёмным океаном с веранды, а мои мысли витали далеко-далеко.

Неужели я больше никогда не нагряну нежданно-негаданно к своей лучшей подруге с упаковкой пирожных? Неужели она, уплетая за обе щеки бисквиты, никогда больше не будет ругать меня за то, что я покушаюсь на её фигуру? Неужели мы никогда больше не соберёмся втроём в нашем любимом маленьком кафе и больше никогда, перебивая друг друга и самих себя, не будем делиться последними новостями? Не посплетничаем? Не посмеёмся? Не поплачем вместе?

Я больше никогда не увижу цены в рублях.

Не пройдусь по осеннему парку, собирая кленовые листья и вдыхая чистый, прозрачный октябрьский воздух.