– Та пусть же ж ребёнок едет и замуж выходит! Мы же ж к ней в гости ездить будем, правда Манечка? Не переживай, доця, я тоби ещё мои серёжки с собой дам и платьице прикуплю! Та хай вони там уси попадають, яка ж краля до них заявится!

Хладнокровно выслушать Конфеткин монолог мог только глухой. Родители рыдали от смеха, а Кирюха одной рукой вытирал слезы, а другой прижимал Конфетку к себе, благодаря судьбу, пославшую ему такую жёнушку. Что ж, Светик всегда знала, что, когда и где сказать правильно.

– Ладно, к Борьке поедешь, – сменил папа гнев на милость. – Вся в дядьку пошла! Искательница приключений! Пусть вот он теперь за тобой смотрит!

Боря, папин младший брат, конечно же, никогда не искал приключений на свою голову. Много лет назад он влюбился в свою немецкую однокурсницу Сузен из Дрездена. Они, как и мои родители, учились в медицинском, только в Питере. Борька настолько успешно натаскивал Сузен по научному коммунизму, что, пока разобрались, что Сузен беременна, пока получили разрешение скрепить интернациональный союз ГДРа и социалистических республик брачными узами, они почти родили Петьку. На свадьбе Сузен была настолько беременна, что походила на бульдозер, тяжело передвигающийся лишь в строго заданном направлении, а мне, тогда ещё десятилетней, в жизни своей не видавшей столь огромного живота, было искренне жаль молоденькую девочку, «таскавшую за собой такую тяжесть».

После института ребята уехали жить и работать в Дрезден. Петька рос, Боря с Сузен успешно работали в клинике и навещали нас, изредка наведываясь в Россию. Однажды на вечеринке Сузен стало плохо. В больнице поставили самый страшный диагноз. Сделать уже ничего было нельзя….

С тех пор прошло около восьми лет. Говорят, время лечит. Не знаю, работало ли это в Борином случае, но он до сих пор жил один. Оставаться в их с Сузен доме ему было, видимо, настолько тяжко, что, как только Петька закончил школу и поступил в университет, Борис переехал в маленький городок под Мюнхеном, где до сих пор работал врачом в курортной клинике.

«К Боре, так к Боре, – согласилась я. – По крайней мере, всегда есть, куда ретироваться, если что».

С отпуском проблем не возникло. Глеб подписал моё заявление, даже не спросив, какие у меня планы.

– Может, встретимся сегодня вечером? – предложил он в пятницу перед моим отъездом.

Никогда ещё я не отвечала ему отказом. Всё намеченное и даже давно запланированное тут же забывалось, сбрасывалось со счетов, откладывалось или перечёркивалось. Так было до сих пор, но не сегодня.

– Не получится, – услышала я себя и плотно сжала губы, чтобы они предательски не произнесли ожидаемое Глебом «конечно».

– Почему? – он удивлённо вскинул на меня глаза.

– У меня в воскресенье рано самолёт. Нужно собрать вещи.

– Вот как? Ты улетаешь? Куда? – брови Глеба поползли ещё выше.

Мой отъезд был действительно чем-то новеньким в моем привычном репертуаре. На протяжении всех лет нашего знакомства я каждый свой отпуск проводила рядом с телефонной трубкой: а вдруг он позвонит, а меня не окажется дома?

– В Германию.

Я не уточняла, к кому и зачем, а он и не спрашивал. Было тяжко и больно, но мне не хотелось дать ему это почувствовать.

– Что ж, счастливого пути, увидимся через три недели, – пожал плечами Глеб.

Я молча кивнула и вышла, закрыв за собой дверь его кабинета.

Что испытывает человек, оказавшись впервые в жизни в другом мире, где всё для него ново и незнакомо?

Самолёт приземлился. Пассажиры выходили на волю по длинному коридору-кишке, соединяющей его со зданием аэропорта. Я волновалась, как в детстве перед походом к зубному врачу. Только сейчас мои коленки дрожали не от страха перед жужжащей бормашиной, а от радости увидеть и познать этот новый для меня мир и, если повезёт, стать в нём счастливой.