– О господи, нет!

– А твой дедушка неплохо музицировал.

– Правда?

Я видела фотографии дедушки Альберто. На них он всегда был запечатлен с сигарой, но с музыкальным инструментом – никогда. Тетя наверняка что-то путает, но мне не хочется с ней спорить.

Поппи протягивает мне помаду. Я отрицательно качаю головой. Она смотрит на мой шрам и бросает помаду в сумочку.

– Ты увлекаешься живописью? Рисуешь?

– Поппи, честное слово, я тебе практически все о себе рассказала. У меня не такая уж интересная жизнь.

– Ничего страшного, Эмилия. Это скоро изменится.

Я перевожу разговор в более безопасную плоскость:

– Расскажи лучше о себе. Ты уехала их Бенсонхёрста в шестьдесят первом году. Что было потом?

На лицо Поппи набегает тень, но она быстро встряхивается.

– Я переехала в Херши, это городок в Пенсильвании. Устроилась на шоколадную фабрику. Работала там на конвейере. – Поппи хватает себя руками за горло и скашивает глаза к носу. – Тоска смертная, хоть удавись.

Я смеюсь:

– А затем ты получила степень по искусствоведению?

Тетя кивает:

– Я пять лет училась на вечернем отделении в Колледже Франклина и Маршалла и получила степень бакалавра. А потом мне выпал редкий шанс: я выиграла грант на обучение в магистратуре Пенсильванского университета. Вот тогда-то я уволилась с фабрики в Херши и переехала в Филадельфию.

Поппи рассказывает о своей работе в Колледже Брин-Мар, о том, как преподавала подросткам искусствоведение.

– Целых сорок лет, даже больше. Но последние десять я предпочитаю работать волонтером.

– Ничего себе!

Я с восторгом смотрю на эту образованную, не потерявшую интереса к жизни независимую даму, которая так не похожа на остальных женщин из рода Фонтана. Даже не верится, что у нас с ней общие корни.

– До посадки еще полно времени. Может, ты расскажешь что-нибудь о моей маме?

Люси отрывается от своего телефона:

– Почему бы не потрепаться на более современные темы. Например, кто твой любимый герой в сериале «Холостяк» или обсудить еще что-нибудь в таком духе?

Так странно, что в моей семье никто, включая Лучану, не понимает, почему я хочу узнать побольше о своей маме. Неужели они действительно не представляют, что можно отчаянно скучать по человеку, которого никогда не знал?

– Да, конечно, – говорит тетя, и я подозреваю, что она согласна с Люси.

Но потом Поппи крепко берет меня за руку и выдыхает так, будто приготовилась сделать первый шаг на трудной и опасной дороге.

1959 год, Флоренция, Италия

Слава богу, в галерее Уффици никто ни о чем не догадался. Я, выдав себя за Розу, набрала на экзамене восемьдесят семь баллов из ста и получила лицензию гида. Каждый день я вставала в пять утра и шла пешком две мили до Фьезоле. Там садилась на автобус номер семь, через час выходила на Виа Риказоли в центре Флоренции и там на остановке гордо прикалывала к униформе бейджик «Роза Фонтана Луккези».

Это случилось в декабре. К тому времени я уже месяц работала в знаменитом музее под именем Розы. Я обожала свою работу, но терпеть не могла тускло-коричневый костюм, который должна была носить, как и все гиды. Скучную униформу я оживляла дешевой бижутерией, которая сохранилась у меня еще с подростковых времен. Сегодня надевала пластмассовые бусы, завтра прикалывала брошь с павлиньим пером. И каждый день наматывала на голову яркий шарфик. У каждого гида была указка, служившая ориентиром для группы. Я к своей привязывала оранжевую ленту.

В то утро было холодно. Я стояла у входа в галерею и ждала, пока не соберется моя группа. Вскоре вокруг меня столпились туристы-итальянцы. И где-то в задних рядах я заметила одиноко стоящего молодого человека с пшеничными волосами. Мне показалось, что ему лет двадцать или около того. Очень выразительное, словно высеченное из мрамора лицо и пронзительный такой взгляд. Он был высокий и широкоплечий. Я решила, что это американец или австралиец.