Однажды была очередь Нины. Она пришла из школы, взяла хлеба и отправилась на дежурство. Честно смотрела в небо – насчитала четыре бомбардировщика. А тут звонок – дежурный. Сколько насчитала? Четыре? Хорошо, а теперь зайди в штаб.

Нина поспешила. Как и все подростки деревни и всей страны, она всем сердцем жаждала победы и хотела лично внести свой вклад в нее.

Пришла в штаб, поздоровалась с дежурным – ее соседом, Степанычем, пожилым уже, крепким мужчиной, но без пальцев на руках – жертвой хлебоуборочной кампании. Одну войну на передовой он уже прошел, а во вторую не взяли его.

Степаныч был не один – в углу за столом сидел и смотрел на вновь прибывшую исподлобья невзрачный мужичок средних лет, среднего роста и среднего телосложения.

– Вот, Нинко, дезертира я поймал. Мне до дому надо, а ты пока посиди, покарауль.

Нина кивнула, уселась напротив мужчины и уставилась на него в упор. Степаныч вышел. Нина с любопытством разглядывала дезертира – раньше она их не видела. Самый обыкновенный дядька, лицо не трусливое и не злое, только очень усталое. Он мог бы жить в соседнем доме. Степаныч – слева, а дезертир этот – справа.

Дезертир сидел, прикрыв глаза, минут пять.

Нина тоже расслабилась, не задремала в тепле, но размякла. И вдруг дезертир вскочил! Сна – ни в одном глазу, движения ловкие, шустрые. Перепрыгнул через лавку – и бежать.

Дверь распахнул и припустил.

Нина хоть и сразу среагировала, да не успела за ним, только рукой скользнула по куртке.

Но что делать? Ноги в руки – и припустила за беглецом огородами! Да быстро отстала. Была тогда то ли ранняя весна, то ли поздняя осень, время самых-самых болот на улицах.

Нина – 14-летняя маленькая, худенькая девочка (да чем она там питалась во время войны), вскоре потеряла дезертира из виду, такой он быстрый оказался, а еще в сапогах по размеру (Нинка-то с родными одни валенки по очереди таскали, и ей их чуть ли не держать руками при ходьбе приходилось, чтобы не вываливаться из них, покупались-то они на кого-то из старших, уже взрослых, Нининых братьев или сестер).

В общем, потеряла.

Но упорно искала. Бродила по полям да по лесу пару часов, наверное. А было страшно – а ну их там много прячется? И вообще.

В штаб Нина возвращалась – не знала, куда глаза девать. Пришла – Степаныч уже там. Смотрит вопросительно. Нина не могла на него смотреть – стыдно. Упустила, говорит. Он как кинулся бежать – я не догнала. Степаныч сделал суровое лицо. Что ж, плохо, конечно, но что делать? Иди, Нинка, домой.

Пошла. По дороге рыдает, слезы по щекам размазывает. Зашла во времянку – там мать ужин делает.

– Ты чего это, Нинко, ревешь?

– Я дезертиииира упустиииила!

– Что за дезертир такой? Откуда взялся?

Нина рассказала все в подробностях – как гналась, как искала и как в самом начале почти схватила его за рукав. Вот чего она простить себе не могла – что если бы она была поумнее да половчее, все бы было хорошо.

– Да не реви ты! Он же специально тебя позвал!

У матери, как оказалось, была своя версия произошедшего. Степаныч где-то поймал-подобрал этого, с позволения сказать, дезертира. А может, привел кто.

Степаныч – взрослый, опытный, в людях разбирается. Поговорил с этим дезертиром по душам.

А у того, кто знает, какие обстоятельства были?

Куда и зачем шел?

Может, родные у него в этих краях, пошел навестить, помочь… Но Степаныч, как человек военный, присягу дававший, должен был передать его властям, пусть занимаются. Нельзя отпускать. А по-человечески – жалко.

Вот он и позвал Нинку. И ушел специально ненадолго – чтобы дать арестанту сбежать.

В общем, так и оказалось, Нина вытянула потом из Степаныча историю дезертира.