никогда не увидит Марка. Это была базовая претензия: что я лишила её возможности с ним общаться.

— Она второй день рыдает, что не сможет тебя больше видеть, — тяжело вздохнула я.

— Да без проблем, я заеду, — тут же согласился Марк.

— Конечно, когда у тебя будет время, — уточнила я.

— Может, в следующие выходные?

— До следующих выходных доживёшь? — строго посмотрела я на маму.

Она поспешно кивнула.

Я вспомнила, что у Наташи, тёть Светиной дочки и моей двоюродной сестры в следующие выходные день рождения (и я, кстати, так и не купила подарок), и мама на празднике обязательно будет. Но уж как-нибудь разберутся.

6. 6

— Отлично. Спасибо, Марк! — ответила я.

— Да не за что.

Я точно знала, что он пожал плечами. И не услышав больше никаких звуков, ни скрипа матраса, ни бормотания телевизора, подумала, что он, наверное, стоит у окна.

Если бы он смотрел телевизор, то, скорее всего, даже громкость бы не убавил, отвечая на звонок, что меня обычно раздражало («Да убавь ты звук! Сколько можно перекрикивать телек!). Но раз тихо, значит, на своём любимом месте у окна.

— Да что ты туда постоянно пялишься! И закрой уже окно — цветы заморозишь, — ворчала я.

— Так убери отсюда свои цветы, — огрызался он.

— Куда я их уберу? — тут же подхватывала я. — Составить на твою сторону кровати?..

— Ань? — вывел меня из оцепенения его голос. — Что-то ещё?

— Нет, это всё, — поспешно ответила я. — Спасибо, Марк! — и положила трубку.

Мама стукнула по столу чашкой. Я развернулась:

— Довольна? Приедет твой драгоценный Марк. Общайся с ним сколько хочешь. Надеюсь, больше вселенских трагедий не будешь из-за этого устраивать? — смотрела я на неё зло.

— Ну зачем ты так, Ань, — уронила она руки на колени. — Я разве из-за себя переживаю, я же из-за тебя.

— Если бы ты переживала из-за меня, то не травила бы мне душу, мам. Не заставила тащиться по такой погоде на другой конец города, чтобы я видела, как ты несчастна. И постаралась бы поддержать, а не заставляла всех возиться с тобой, как с самой пострадавшей от нашего развода. Не заставляла меня чувствовать себя виноватой.

— Если бы ты вела себя иначе… — тут же начала мама.

— Ой, всё, — я подняла руки. И снова прикусила язык, чтобы не напомнить ей, как она поучала меня, когда я порвала с Беккером. — Я знаю как тебе дорог Марк, но больше не буду это слушать.

Как была в пальто, не успев раздеться, я вернулась в прихожую, чтобы обуться.

— Вот приедет он в следующие выходные, и можешь обсуждать с ним, какая я дрянь, сколько угодно. Думаю, он будет рад во всём с тобой согласиться, — я зло застегнула сапоги.

Разогнулась, подхватила с вешалки сумку.

— Вот потому, что ты такая непримиримая, у вас ничего и не сложилось. А ведь он тебя любил. И до сих пор любит. Да и ты его, — и не думала сдаваться мама.

Но мне было уже всё равно. Я хлопнула дверью и, не став дожидаться лифта, пошла вниз с шестого этажа пешком.

— Со смыслом приезжала, — дверью машины я тоже хлопнула.

Включила печку, отогрела дворники и поехала обратно бороться с гололёдом, преодолевать снежные заносы и форсировать сугробы.

Да, чёрт побери, иногда я была невыносима.

Однажды в пылу ссоры, швырнула в Марка кружкой кофе с такой силой, что у него на скуле расцвёл багровый синяк. До сих пор не знаю, как так получилось.

Марк зачем-то вспомнил ремонт, что в счёт арендной платы, мы решили сделать в нашей первой снятой квартире в новостройке. Я до сих пор не могла вспоминать без боли, как Марк решил сэкономить и нанял двух старых приятелей. Сэкономил! В кухне они положили дорогую мраморную плитку на дешёвый клей, и она через неделю отвалилась. В спальне криво наклеили обои.