– Ты так считаешь?

– Да. Мы так считаем. Мы сегодня решили, во-первых, обо всем известить вас, во-вторых – поговорить с режиссером и попросить прощения, постараться уладить конфликт как с ним, так и в группе, потому что некоторые и на Ариадну с Паном шикать начали.

– А как ты думаешь, они специально это сделали или сдуру? Хотя зачем им это могло понадобиться?

Думая о Пане, Филипп вдруг вспомнил, что он поменял Ариадне роль в своей версии постановки. В голове его возник новый вопрос: «Если она назло мне и группе подняла тему, то зачем вылила свою злость на этого несчастного режиссера?».

– Не знаю, не могу сказать, – отвечал тем временем Аарон, – они сами переживали.

Немного помолчав, Филипп сказал:

– Да, я думаю вам стоит извиниться перед режиссером и друг перед другом. И мне надо попросить у вас прощения за то, что где-то что-то не доглядел. Теперь об этом будут говорить и на вас пальцем показывать. Вы-то что – сейчас закончите и разбежитесь, а вот ему там работать. Давай сделаем так: подойдите к нему когда почувствуете, что сможете достойно извиниться, и постарайтесь не сплоховать на репетиции в понедельник. А мы в «Кинопусе» встречаемся во вторник. Там и пообщаемся.

– Ладно, сделаем. Спасибо, дядя Филипп, и простите, что так получилось.

– Адье.

Филипп положил телефон на стол и снова лег в постель на спину. Спазм в желудке и ком в груди начинали душить его. Ему казалось, что кровать его намного ниже в головной части, и что он скатывается с нее, хотя это была сделанная на заказ и идеально собранная новая кровать с таким же новым матрацем. Он нашел в себе силы подняться и стал ходить по комнате. Ему становилось труднее дышать и он открыл окно. И хоть свежий горный воздух обдал его успокаивающей прохладой, противное чувство внутри не отпускало. Зная, что где-то там из-за его амбиций совершенно незнакомому человеку сейчас очень плохо, а полторы дюжины молодых душ сами пытаются выбраться из нелепой ситуации, ему хотелось то забиться в угол, никого не видеть и ни с кем не говорить, то убежать отсюда. Он хладнокровно посоветовал близкому человеку передать указание группе собраться и всем вместе попросить прощения, хотя, наверное, должен был быть первым среди них.

«Во что я влип? Как теперь из этого мне выбраться и не подвести других?»

Формально ему ничего не стоило просто исчезнуть, но Филипп не был подонком. Он вполне мог допускать – и допускал – ошибки, которые бы приводили к нехорошим последствиям, но когда дрова были наломаны включались определенные внутренние протоколы, следуя которым он начинал исправлять ситуацию или хотя бы пытался ее облегчить. Варианта исчезнуть у него не было на повестке. Он не мог оставить людей, к которым он не был равнодушен, и он начал готовить себя к тяжелому началу следующей недели.

Да, он решил пробыть здесь «как обычно, до воскресенья», надеясь, что изоляция и чистый воздух все же повлияют на него благоприятно: у него будет время все обдумать и принять правильное решение, и он в конце концов отдохнет. Ком в груди продолжал ныть, напомнив Филиппу о том, что он проголодался. Одевшись, он спустился в приемную и подошел к девушке, которая, закончив говорить с одним из отдыхающих, только что вернулась к стойке. Филипп попросил прощения за свою просьбу обновить регистрацию, она же заверила его в том, что он этим самым не создает им никаких проблем. Еще раз уточнив, что обед будет в шесть, он решил, что лучше ему будет провести эти два часа на свежем воздухе. Взяв из корзины с фруктами два больших яблока, Филипп вышел из гостиницы и неторопливо зашагал вниз по дороге. Несколько минут его сопровождал старик Алфи.