– Конечно-конечно, – ответил на автомате Иуда.

В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.

– Попал, – пьяно ухмыльнулся я. – Трёхочковый.

– Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, – мрачно произнёс одноклассник.

Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я – на кольцевую линию метро, он – на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.

Глава 3

– Мажет, – сказал я минут через сорок после того, как съел грибы.

– Да, – протянул Ванчоус, внимательно рассматривая воздух. – Солёная тут атмосфера, как в море.

– Да-да, как жёлтые Lays, – добавил Иуда и глупо улыбнулся.

Всю неделю, что мы провели в Джанхоте, я уговаривал его с нами употребить. От кокаинчика он упорно отказывался (я, правда, и сам только раз понюхал), но на грибы Фидель всё-таки согласился.

Решающим аргументом стало то, что это такой же натуральный продукт, как иван-чай или петрушка. То же я говорил и девушкам, но они честно признались, что боятся галлюцинаций. Максимум, на что они согласилась, – это проконтролировать нас.

– Наркоманы, – хихикнула киргизочка.

Студентки, выполняя своё обещание, внимательно следили за нами. Маша – с опаской, записывая что-то в блокнот. Галя – с интересом, потягивая холодное пиво. Фоном играл хит беззубого Шуры «Ты не верь слезам». Обожаю эту песню.

– У реки два берега. У реки два берега. У реки два берега, – начал я подвывать вокалисту, раскачиваясь всем телом.

Вдруг моя голова отяжелела: превратилась в пачку оливкового майонеза. Меня будто выдавили на кусок хлеба, размазали ножом и накрыли куском жирной ветчины.

«Непокорные. Непокорные. Непокорные», – продолжал гнусавить Шура.

Я ссутулился, потеряв контроль над мимикой, и стал ритмично всасывать в себя воздух, чтобы изо рта вдруг не капнула слюна или, не дай бог, не полилась целая струйка: всё-таки Маша рядом. Зачем позориться?

– Вы как? – спросила она, оторвавшись от блокнота.

Ванчоус слабо кивнул, Иуда глотнул иван-чая, и только я издал мягкие звуки, буквы «р», «в» и «м» пропали:

– Пашио не.

– Это с непривычки, – успокоил меня Ваня. Он говорил монотонно, как робот. – Через пять минут всё будет нормально.

Я не поверил ему. Невозможно было в это поверить: меня здорово таращило. Я встал и неуверенно прошёлся по кухне, пытаясь фокусироваться на предметах, вспоминая их названия. Мне казалось, что каждый правильный ответ делает меня трезвее. Я начал перечислять про себя всё, что вижу вокруг. Старая жёлтая кушетка. На ней – Иуда и Ванчоус. Маша – за кухонным столом. Галя – на табуретке около газовой плиты. Обои лимонные, с тёмными кружочками, похожими на арбузы. Раковина с ржавыми подтёками, а вот кран – блестящий и новый. На стене – плакат «Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу». Холодильник небольшой, как сугроб, и, кажется, ещё советский, потому что тарахтит раз в двадцать минут.

«Довольно», – решил я и остановился по центру кухни.

Мне стало легче. Голова опустела, а в горле появилась приятная сухость. Я глотнул холодного пива, отчего мне стало ещё лучше, но всё же не так хорошо, как хотелось бы. Где-то на грани подсознания роились беспокойные, коварные мысли. Тревога стучалась в мои двери, как вражеское контрнаступление. Я чувствовал низом живота, что паническая атака уже на подходе. Мне нужно было срочно уединиться, хотя бы на полчаса.

– Я это… того… пройдусь по дому немного, – сказал я ребятам. – Мне так проще будет… с головой.