Правда, с Мишенькой произошла одна история, которая очень удивила Маму. Это было в январе сорок пятого года, Мишеньке был примерно месяц. Мама его покормила, хотела пелёнки сменить, но у неё что-то закончилось, и она оставила его открытым, побежала в ванную, крикнула Папе: “Последи за Мишенькой!” Вернулась, проходит между буфетом и роялем к себе в спальню и видит: в открытом рояле вода.

– Жоржик, откуда в рояле вода?! – Она очень удивилась. Очень!

– Мишка написал! – И Папа победно усмехнулся.

Так рассказывала нам это Мамочка.

– Но от Мишки до рояля почти метр! – Мамочка рассказывала, что никак не могла понять: ну как он мог туда написать?

– Мышка, это мальчик! – сказал Папа. – Вот его пися, вот он писает! – И Папа начертил в воздухе дугу. – А вот он рояль!

Мама говорит, что они так смеялись, на какой-то момент даже о Мишке забыли!

Раньше Ангелом была Анночка, теперь она стала Принцессой – так её Папа зовёт.

А теперь у нас Ангел – Мишенька!

Мне очень не хотелось ехать в лагерь – опять Анночки не будет, потому что, как и в прошлом году – так Мамочка объяснила, – Папа с трудом даже две путёвки достал. Но зато там будет эта дурацкая Соня, наша пионервожатая, с ней надо воевать, а я не люблю воевать, но иногда приходится. Ёлка сказала, что, может, Сони совсем и не будет. Я очень удивилась: как это, лагерь будет, а Сони не будет! Потом, там очень скучно и только один родительский день!

И мы опять стоим на платформе, нас очень много. Опять эта женщина дирижирует, а мы кричим: “До отхода пять минут, до свиданья, Гозенпуд!”

Нас опять с Ёлкой растаскивают по разным вагонам, но я уже знаю, как будет, а когда знаешь, то не так расстраиваешься! И вдруг я вижу: там, где должна стоять Соня, стоит совсем другая девушка. Я подхожу к ней ближе, у неё такое милое-милое, доброе лицо. И красивое! Она замечает меня и улыбается, я тоже ей улыбаюсь. Я очень рада, что она не Соня!

– Как тебя зовут? – спрашивает она, и голос у неё приятный.

– Нина, – говорю.

Она берёт меня за руку и спрашивает:

– Ниночка, мы сейчас войдём в вагон, я всех рассажу, хочешь со мной сидеть?

– С удовольствием! – Я говорю и улыбаюсь, я радуюсь, потому что она мне очень нравится.

Мы едем в лагерь, я сижу рядом с нашей пионервожатой, её зовут Наташа, она меня обо всём расспрашивает, а я ей всё рассказываю. Ей всё-всё интересно – и про нашу семью, и про школу, и про эвакуацию, и про то, что было до войны. Она иногда вздыхает, иногда гладит меня по голове, удивляется, как я могу помнить то, что было до войны. Я смеюсь и говорю:

– Я – это ерунда, а вот у нас Анночка в два года песню сочинила!

– А у вас дома кто-нибудь поёт? – спрашивает Наташа.

– Все поют, кроме Папы и Мишеньки, – говорю, – но самый лучший голос у Бабушки!

– Ты, наверное, очень хорошо поёшь, – говорит Наташа задумчиво.

И тут я чувствую: сейчас будет что-то не то.

– Спой нам, Ниночка, что хочешь, что любишь, спой, пожалуйста! – просит Наташа.

– Спой, спой! – вдруг кричат девочки вокруг, они тоже меня почему-то очень внимательно слушали.

Вот я и влипла – Элл очка объяснила, что это не значит к чему-то прилипнуть, а это значит – попасть в такую историю, в которую ты совсем не собирался попадать, и это тебе неприятно. Я не очень-то люблю петь незнакомым людям… и я никогда не пела в вагоне! Но ничего не поделаешь – придётся петь! И потом, они все такие симпатичные, надо спеть – я же не капризная и не кривляка.

– Я спою “Рябину”, хорошо? – спрашиваю у Наташи.

– Замечательно! – радуется Наташа.

Я вспоминаю Бабушку, когда она поёт, и тоже стараюсь стать выше, строже и