Дшина все еще спала. Шум ее не беспокоил. Но вскоре она проснется, почувствовав обжигающие объятия тепла.

Еще сложнее найти подходящий сосуд. Назгал обошел весь храм, взгляд его то и дело падал на священную чашу. Не брал он ее только по причине малого объема. Все это время в каморке раздавались удары камня о камень. Эстиний пытался разжечь огонь. Все-таки он не собирается просто сидеть и ждать, пока о нем позаботятся.

Вместе им удалось разжечь огонь, вскипятить в худом чугунке воду. Назгал перелил кипяток в кадку, разбавил на треть и подтолкнул Эстинию. Тот сразу сунул ноги в воду и задрожал. Тепло обожгло грязные ноги, начало растворять коричневую броню, прилипшую к коже.

– Обретение воли, – заговорил Эстиний, – процесс сложный. Мы наделены свободой воли, что является первейшим нашим даром…

Назгал не слушал его, воспользовался щеткой, чтобы отмыть пятки священника. Делал он это не из почтения, а только для пользы дела. Оставив все, как есть, Назгал рисковал потерять полезного помощника.

От тепла проснулась Дшина, села на кровати и некоторое время смотрела на мужчин. Помочь она не предлагала, только смотрела и гоняла мысли в голове. В каморке наконец-то стало уютно. Девушка жалела только о том, что этот уют временный.

Она может перечислить десяток дней, когда подобное чувство обволакивало ее. Эти воспоминания ценны, всегда придавали ей сил. Помогали выстоять. Ведь у нее больше ничего не было. А за этими мгновениями тепла и комфорта обязательно следовала великая троица – голод, холод, унижение.

Так что и это мгновение пролетит, оставив после себя кислый привкус во рту.

Дшина поднялась и вышла. Эстиний проводил ее вопросом, но не получил ответа.

Все это время священник болтал, развивая мысль о свободе воли. Как человек, идущий по брошенным на землю нитям, волен выбирать из данных вариантов. Выбор, впрочем, ограничен болью и еще большей болью. Человек выбирает между плохим и худшим. Потому судьба его предрешена, а свобода воли – вещь умозрительная.

Назгал бы понял о чем говорит Эстиний, мог бы прислушаться к его словам. Вкусить меда мудрости. Меньшую его частицу – большего Эстиний не сумел вывезти из столицы.

Речь умника сбивалась дрожащим дыханием, подрублена выстуженным телом. Назгал слышал только несвязное бормотание, не понимал ничего. Да не хотел понимать. Разобрав, о чем говорит священник, Назгал только закатил бы глаза.

Сейчас он больше вспоминал о Борде. Старому воину не приходилось отмывать пятки. Не потому что он предпочитал ходить с грязными ногами. Просто воин мог о себе позаботиться.

Такие мысли слишком сложные для Назгала, потому он не стал на них концентрироваться. Из-за общения с Эстинием он начал слишком много думать, а это никогда не приносит пользы.

Если бы здесь оказался Борд, заместо этого болтуна, все станет проще. Старый товарищ принесет больше пользы.

А сейчас приходится слушать болтовню, наполненную странными призывами, обращениями, воззваниями. Словно Эстиний репетирует речь, готовится выступить перед такими же как он.

Назгал не понимал ничего из сказанного. Да стоит ли понимать.

– Все, – Назгал бросил тряпку на колени священника. – Теперь мне пора отмыться.

Он вытащил кадку из-под Эстиния, вышел, чтобы вылить воды. Хотел сделать это в самом храме и передумал. Не из-за богобоязни. Просто не в его привычках гадить возле укрытия. Назгал не видел ничего символичного в том, чтобы насрать посреди храма.

Где-то поблизости возилась Дшина. Видно только тень, слоняющуюся поблизости. До слуха Назгала доносилось ворчание.

– Поищи возле запретной части, – крикнул ей Назгал.