Крики утихли, толпа гудела, все еще скованная общими цепями.

– Что произошло? – священник заговорил спокойно. Обыденно.

Его вопрос был обращен к мужчине, стоящему во главе толпы. Назгал узнал этого бородатого человека. Хотя и видел его мельком, облаченным тенями и робким светом лучины.

Мужчина воздел руки к потолку. За сплетением балок не увидел чудовище, обескровившее его семью.

– О, горе мне! Эта ночь забрала стольких у нас!

Священник закатил глаза.

– Говори яснее! – потребовал он.

И поднял руку, чтобы широкой своей ладонью направить мысль общинника по правильному руслу. Еще не хватало слушать какие-то мудрености от обычного крестьянина.

– Всю ночь нас истязал демон, – начал рассказывать мужчина, – с заходом он пробрался в мой дом, разорил клети с кроликами… вы же все видели?! – он повернулся к соседям.

Те закивали, принялись расписывать ужасы. Десятки побитых клетей, замученных, истерзанных кроликов. Назгал повернулся к пленнице и кивнул на лжеца.

– И ни один кролик даже не пискнул? – священник не пытался скрыть сомнений.

Он скрестил руки на груди. Тяжелое его дыхание взрезало бурлящую толпу.

– Так говорю! Чудовище! Оно пробралось в мой дом, но дальше порога не смогло проникнуть. Я услышал шум, думал, лис забрался. Дверь отворил, а там бледное нечто! Как утопленник. Глаза белесые, рожа вся в крови, на когтях кровь. Он жрал, но больше пил кровь…

Рассказывал он долго, словно полночи разглядывал чудовище.

Священник позволил крестьянину выговориться. К концу рассказа тот успокоился, взял себя в руки. Может, не врал, что случилось нечто необычное. Но чудовище? Утопленник?

Сложно поверить.

– Мясо кроликов его не насытило. Оно скреблось в дверь, требуя мяса. Оно забрало мое любимое дитя! Оно забрало малышку Дшину! Любимое дитя мое!

Вперед выступила женщина. Мать этой несчастной.

– Забрало мою кровиночку! Мою девочку! Вырвало из материнских рук!

Вой и слезы. Эти двое упали на колени и принялись рвать на себе одежду. Священник вытаращив глаза смотрел на крестьян, перевел взгляд на старосту. Тот кивнул. Действительно: на двери следы когтей и одного ребенка нет. Кто-то разорил клети.

– Нужно, – священник кашлянул, растрепал волосы. – Вооружитесь, проследите, куда ушла тварь.

– Мы пойдем его искать? – на лице старосты отразился ужас.

– Конечно, пойдем! – завизжала мать. – Оно украло мою девочку, мою любимицу! Вырвало прямо из моих рук!

Староста кивал, словно соглашаясь, но взглядом спрашивая у священника: «Может, ну его?»

– Уйми скорбь, Госень. Послушай меня, – священник подошел к стенающей матери. – Послушай, что я скажу. Смирись, но дочь твоя погибла.

Назгал взглянул на пленницу, вновь кивнул. Взгляд девушки был прикован ко всей этой сцене. Она окаменела, горгульей сгорбившись на деревянной балке. Ни живая, ни мертвая, обреченная тем выбором, что не делала.

– Тело ее похищено, но дух еще можно спасти, – продолжал священник. – Мы обязаны отыскать чудовище и уничтожить.

– А моя дочь?!

– Лучшее, что мы можем для нее сделать, это освободить от страшного плена.

Собравшиеся в храме мужи закивали. Каждый из них понимал, что нужно делать. Практика борьбы с немертвыми отработана. Под каждым перекрестком похоронен с десяток нетленных чудовищ. Лишь умелые действия крестьян не позволяли чудовищам выбраться из-под земли.

Отыскать, отрезать голову и вырвать сердце, закопать, забросав священными травами. И навсегда забыть об этом происшествии. Не вспоминать, чтобы не призывать чудовище.

Назгал нагнулся и плюнул. Капля слюны упала вниз, отметив в толпе человека. Никто не заметил, не поднял оплеванного на смех. Не до того.