Джексон
В мягком свете я осматриваю ее точеную фигуру откровенным взглядом. Светлые тени и чуть туши делают ее глаза более выразительными, а румяна подчеркивают высокие скулы. Довершает обаяние ее образа легкий кремовый оттенок помады на ее губах. Ослепительный цвет ее лица, бледно-розовая кожа с голубыми нитями – венами, прямые волосы, обрамляющие личико, эти две частички, две маленькие извилины на ее щеках – ямочки, скульптурные черты лица, идеальные пропорции тела с гордостью позволяют мне признать, что она – само воплощение стиля, естественной красоты, олицетворение женского мира, утончённой таинственности. Я чувствую ее живую мечтательную душеньку. В ней просвечивается непорочная душа с льющейся через край добротой и неподдельной отзывчивостью.
Умная и вспыльчивая, страстная и скромная, своевольная и нежная, мягкая и яростная, обидчивая и ревнивая, с неукротимым духом и быстротой действий – в ней столько загадок и столько контрастов. Я желал найти в ней ту Милану, которую полюбило мое сердце. И нашел – когда она прошептала голосом после той страстной ночи любви, произошедшей спустя годы: «Любимый». И после этого все мои мысли текли только туда, где была она. Приказывал я себе не форсировать события, не торопиться, не напирать на нее, ни в коем случае не шантажировать и не заставлять, но до того, как я начал облекать себя приказаниями, то посмел перейти границу и, коснувшись губами ее губ, больше не смог остановиться.
Она такая живая, если в ней бушуют эмоции.
В отличие от других женщин, которых я встречал, она никогда не выдвигала условия, чтобы быть со мной. За все это время, что мы провели с ней, она ни разу не обременяла меня дотошными вопросами о моих деньгах, статусе и успехах работы, что вызывало глубокий интерес у каждой женщины, с которой я имел дело общаться.
Я замечаю вполголоса, подвигаясь к ней:
– Ещё недавно я и не предполагал, что тебе до такой степени будет подходить такой образ! Сударыня, известно ли Вам, что в таком образе Вы мне напоминаете богиню красоты?
– Джексон, – хохочет она. Ее жемчужная россыпь смеха сводит меня с ума.
– Питер, бери пример с брата! – влезает Ритчелл. – Не то, что ты – один комплимент на все случаи жизни. Ты прекрасна, всё прекрасно, погода прекрасна, настроение прекрасно, – воссоздавая интонацию своего возлюбленного, проявляет недовольства женщина. – Sono offesa!4 – восклицает на итальянском. За недолгое время, что жила там, Ритчелл стала высказываться общеупотребительными фразами жителей Рима.
Питер переводит всё в шутку, и мы всеми приступаем к ужину.
В атмосфере непринужденной легкости после просмотра фильма и ни к чему не обязывающих разговоров, усыпленных нашими поздравлениями с Миланой, по которым я успел истосковаться, я смакую каждое мгновение и, расслабившись от двух бокалов красного вина, сильнее, чем я того ожидал, не осознавая, что делаю, я крепко прижимаю к себе свою любовь и взираю на нее, любующуюся язычками пламени, с неистовым обожанием.
Заливаюсь неадекватным смехом от того, как Питер юмористично рассказывает историю своих «любовных терзаний», описывая все движения сердца, приведшие к женитьбе. Я был безумно удивлен и думал о том, что он решится на такой шаг, максимум, лет через десять – порой трудно отделить его шутки от серьезности. Теперь мне становится ясной причина его звонков по ночам с философскими вопросами ко мне: «Джексон, а зачем мы любим? Куда заводит нас любовь? Вот ты скажи мне, почему ты полюбил именно мою сестру? Что в ней особенного?»
Раскатистый смех разливается по стенам зала.