Даниэль затыкается, закусывает нижнюю губу, осознавая, возможно, проносящуюся правдивость моих слов.

– Ответь, – смягчается он, – что явилось предпосылкой твоего раздражения?

– Есть причины! – сама не замечая того, я продолжаю отвечать на вопрос криком.

– Я же старался ради нас… – произносит с жалостью Даниэль.

– Старался ради нас? – пылаю от раздражения я. – Хвалил меня перед ними? Я что, сама за себя постоять не могу?

– Хвалить? – судорожно вздыхает он. – Я же говорил всю правду о тебе. Они же хорошие люди, и я понял, что им можно доверять.

– Ты не знаешь их! Поэтому не стоит строить себе планы на их счет! – восклицаю с ненавистью я, не ожидая такой реакции от себя.

– А ты значит знаешь? – машет он руками. – Так нельзя вести себя, Милана! – Вторая мама, ей-Богу. – Они же к нам по-доброму, а ты не проявила к ним никакого интереса, ещё и ушла посреди обеда…

Жгучее отвращение к словам Даниэля, Джексона, Беллы разливается во мне, отчего я уже не в силах сдержать себя.

– Так нельзя? – ору я с плевком. – Где это написано? Кто тебе сказал об этом?

Он делает думающее лицо и через секунду продолжает:

– Этикет.

– К черту, этикет. – Мои глаза дико бегают от гнева. – Я не буду говорить им в лицо, как мне нравится проводить с ними время, когда на самом деле это не так. – Я со взмахом убираю волосы назад. – Тебе ясно? – возмущенным голосом на повышенном тоне заключаю я.

Охваченный ужасом от прозвучавших слов, Даниэль разглядывает меня, озадачиваясь моим состоянием.

– Никогда не видел тебя такой нервной… Это на тебя так этот предприниматель влияет?

Я яростно смотрю на него и замолкаю, но внутри меня кипят эмоции, как вода в электрическом чайнике. Глубоко вздыхаю, уменьшив степень бешенства, будто выпустила пар на Даниэле. Он уменьшает дистанцию между нами, с опаской дотрагиваясь до моей руки, но я сбрасываю его ладони, как и все его попытки успокоить меня, произнося:

– Мне нужно побыть одной! Поговорим потом.

Пока он переваривает мои слова, я разворачиваюсь и улепетываю в обратную сторону.

– Куда ты? – кричит он вслед.

– Домой, – бросаю, не смотря на него, я.

Я бегу, сломя голову, желая оказаться дома в своём рабочем кабинете, и как можно быстрее записать свои мысли, которые требуют словесного выражения на бумаге.

Внутри меня происходит настоящее землетрясение, все переворачивается, затрудняется дыхание. Ну, зачем, зачем Джексон появился в моей жизни? Зачем все это? Он играет со мной, а я поверила в его искренность. Он хочет быть друзьями, не понимая, какого это…

«Ненавижу его, – кричу я про себя, как обезумевшая. – Ненавижу все то, что связывало нас. Ненавижу. Как мне это забыть? Что мне нужно сделать, чтобы вычеркнуть всё раз и навсегда? Я ненавижу его, но… но… отчаянно люблю».

Мой гнев превращается в жалкие слезы, хлынувшие соленым потоком по щекам. Такого эмоционального перепада настроения у меня не было с той поры, когда я жила в Сиэтле. Джексон, непредвиденно ворвавшись в новый этап моей жизни, в одно мгновение заставил меня вспомнить всё то, что я пыталась забыть эти убийственные, мучительные годы…

Сидя внутри электрички в метро, я произвольно склоняю голову на окошко и закрываю глаза, углубляясь в смысл записанных мною на диктофон проз в стихах, которые звучат в наушниках.

«Неужели я являюсь автором этих строк? Как задушевно, такая трогательная нежность…»

И в какое время я ушла на станцию меланхолии? Это вышло внезапно, но, не хотелось бы, чтобы меня посчитали шизофреником или чем-то вроде этого, но меня поистине вдохновляют именно такие чувства, чувства печали, грусти и тоски.