Нютка старалась быстрее управиться с бесконечной домашней работой и, открывши рот, внимала Потехе. Аксинья и Лукаша не выпускали из рук веретенца, за напевами старика не забывали о деле, а девчушка вся уходила в былины о славном богатыре.

Нютка закрывала глаза, представляла Хозяина с мечом в руках бьющимся с огромной змеей да младыми змеенышами. Видела она, как добрый конь переступает ногами и давит нечисть, как пот катится градом и цепляется за брови, как застилает боль синие глаза. Нютка слушала – словно в теплую водицу окуналась. Мать прогоняла ее в горницу за сладким ночным сном, она все противилась и просила старика: «Расскажи еще про Добрыню».

– Я штарый, и то слышу. – Старик показал пальцем вниз. – Псы наши лают, чертяки. А теперь шкулят, как щенки. К чему бы?

– Голуба! – Лукаша подскочила с лавки, охнула, обхватила свой большой живот, жалобно глянула на Аксинью.

– Ты не спеши, открою ворота.

– Я раньше! – Нютка подхватила сарафан так, что замелькали ноги в шерстяных чулках. – Приехали! Наконец-то!

– Тулуп да платок накинуть не забудь!

Аксинья проворно спускалась по лестнице, слышала довольные вопли Нютки, смех Голубы, низкий голос Хозяина, разговоры служилых, лай взбудораженных псов, ржание коней – всю суету и многоголосицу, что сопровождает обычно появление ватаги.

Она шла все медленнее и хотела бы, чтоб ступеньки были неисчислимыми. Отсрочить эту встречу, обмен взглядами у мира на виду. Всем до единого – от Лукаши до служилых – любопытно, что скажет да как посмотрит Строганов на ту, что недавно поселилась в его доме, на мать ребенка, на строптивицу и греховодницу.

– Батюшка! – Нютка повисла на Степановой шее, обхватила ручонками его заметенную снегом шубу.

– Буде! – Он осторожно опустил дочку на пол, но Аксинья видела – порыв Нютки доставил ему несказанное удовольствие.

– Голуба! – Лукаша рванулась к мужу, забыв о своей тяжести.

Тот скинул с головы меховую шапку, обхватил молодую жену, захохотал, словно ретивый конь, хотел поцеловать в подставленные губы, да не решился – не пристало лобзаться на людях.

Аксинья стояла в стороне. Счастьем веяло от всех четверых: незамутненный восторг от встречи, радость без края. А она, приблудная собачонка, наблюдала за ними в тоске.

Голуба отбросил извечную боязнь «что люди скажут?», прижался губами к Лукашиному ласковому рту, обхватил женское раздавшееся тело, и все собравшиеся глядели на них – кто с ласковой улыбкой, кто с завистью.

– Нютка-утка. – Голуба отпустил счастливую жену, зажал свой широкий нос, гундосил, а хозяйская дочь смеялась. Он подмигнул Нютке, ласково провел по темным косам. Будет хорошим отцом, всякому ясно.

Степан пророкотал Лукерье: «Здравствуй, хозяйка», скинул шубу прямо на пол, не заботясь о мехе, и лишь потом увидел Аксинью. Синие глаза глядели на нее настороженно, будто в доме поселилась кикимора болотная и вышла теперь к нему с приветственным словом.

Аксинья пыталась улыбнуться, но губы, неподатливые ледышки, не слушались ее. Одного доброго слова, скупой улыбки достаточно было сейчас для нее – и расцвела бы, и подбежала ласковой, льстивой кошкой.

Но не приберег для нее Строганов добросердечия: кивнул неохотно, выглянул во двор, отдал приказания служилым, попросил Лукашу накормить всех уставших с дороги.

Знатная выдалась встреча.

Аксинья пережила за свои тридцать два года многое. Устанешь перебирать в памяти – словно век целый прожила.