Вы меня понимаете?
Нет?
Брат
В гараже тесно: почти все место занимают металлические стеллажи и новенький черный джип «Ниссан-Патрол». Брат врет, что машина не его, якобы на этом автомобиле он возит важного чиновника городской мэрии.
Я протискиваюсь в дальний угол, нахожу электрическую розетку, накрываю сзади машину брезентом – от искр.
«Ну, вперед!»
Быстро срезаю кодовый замок. Аккуратно убираю инструмент и полиэтилен.
Закуриваю.
В груди бешено стучит сердце. Как будто там – угольная шахта, и шахтеры колотят об породу огромными тупыми молотками.
«Хочет коровка, хочет кошка, хочет полевой цветок».
Где-то вдалеке лает собака.
«И собака тоже чего-то хочет».
Открываю чемоданчик.
«Вот это да!»
Пачки денег. Купюрами по пятьсот евро. Значит, в каждой – по пятьдесят тысяч. Десять ровненьких стопок. В каждой – по десять пачек.
«Сколько же это?»
От волнения не могу сосчитать.
«Пять миллионов!»
Сбоку какой-то черный маленький приборчик. Что-то среднее между видеокамерой и короткой подзорной трубой. Я трогаю его рукой. Железный! Под ним – кучи бланков паспортов. Красные – Российские. Есть и других цветов, с гербами других стран. В полиэтиленовом пакетике – печати.
Открываю Российский паспорт. Андрей Николаевич Андреев. Фотографии нет. Семьдесят пятого года рождения. Питер, улица Чайковского. Холост. Детей нет.
В этот момент кто-то бесцеремонно дергает входную дверь, закрытую мною на щеколду изнутри. Раз, второй, третий. Потом колотит по ней кулаком.
Не успев даже испугаться, я кладу паспорт в карман куртки, закрываю чемоданчик и засовываю его под стеллаж – как можно дальше.
За дверью раздается рев:
– Твою мать! Братишка, это ты там?
Я облегченно вздыхаю и пробираюсь обратно к двери.
– Да! Сейчас!
Открываю и вижу лицо своего двоюродного брата, Петра. Тот немного пошатывается, дружелюбно улыбаясь:
– Смотрел телик и пил перцовку. Стало так скучно, что решил вот поехать на работу.
Он даже не спрашивает меня, что я делаю в такую рань в его гараже.
Брат мне не родной, двоюродный. Он рос единственным ребенком в очень набожной семье. Посты, церковные службы, исповеди, причастия, утренние и вечерние молитвы, неукоснительное соблюдение заповедей. К тринадцати годам он знал наизусть почти все псалмы царя Давида и был в глубине души проповедником. С другой стороны, его окружали и привлекали веселые и бесшабашные одноклассники, вино, сигареты, футбол, девчонки, ночные песни под гитару. Как совместить и то, и другое? Очень просто: самые лучшие проповеди получаются, если хорошенько выпить с друзьями портвейна и употребить для убедительности матерные слова, а псалмы Давида лучше всего петь под гитару – перед этим разжечь костер на пустыре – в окружении трепетных девчонок, готовых к поцелуям. А слушают тебя лучше всего тогда, когда ты скрываешься от полиции и ведешь дела с только что откинувшимися зеками.
В шестнадцать лет он ушел жить из дома надоедливых родителей в автомастерскую, где подрабатывал. Однако в его сознании образовался некоторый разлом. С одной стороны, он, несомненно, величайший праведник – в будущем. Молитвенник, проповедник, аскет. С другой – он фактически величайший грешник – в настоящем. Как оправдать второе, чтобы двигаться к первому? Преодолеть противоречие ему помог один отличник, одноклассник, вместе с которым они основывали Церковь Разъединения, главная доктрина которой была проста: для того, чтобы избавиться от греха, нужно его сначала возненавидеть, а для того, чтобы его возненавидеть, нужно вкусить его по полной программе. В процессе ты осознаешь полную беспомощность перед своей низменной и животной натурой. Как сказано: «Всякий человек – зло». Только в самом испорченном и падшем сердце может родиться подлинная молитва. Только отчаявшийся в своих силах человек может искренне возопить. Как сказано: «Из глубины воззвал к тебе, Господи!» И только на такую молитву может прийти ответ. Только дойдя до самого низа, до самого дна, можно начать восхождение наверх, в мир добра и света.