– Недурно, – кивнул Миша.

– Ань! – окликнул дядя Игорь супругу, – Водка то уже замерзла, наверное! Уже вечер, а я еще трезвый.

– Вика скоро подойдет, – откликнулась тетя Аня с кухни.

– Это дочь наша. Костик, муж ейный, в Чечне сейчас, – пояснил он Мише и снова крикнул, – Восемь одну не ждут! – он повернулся к нам с Аршамом, – Что, пацаны, начислить вам по сто пятьдесят?

– Я тебе начислю! – воскликнула тетя Аня, вошедшая в гостиную, где был накрыт стол.

Вскоре пришла и Вика, взрослые разлили водку по рюмкам, и Игорь Анатолич, выслушав поздравления, задумчиво произнес:

– Ну, пятьдесят два – не пятьдесят три. Поживем еще, а через годик повторим.

С этими словами он опрокинул рюмку в себя и остальные сделали то же самое. Никто тогда не догадывался, что через год нам не суждено было собраться на пятьдесят третий день рождения нашего соседа и просто отличного мужика, Игоря Анатолича Михолапа.

***

Позже, когда застолье подошло к концу, а Машка уже давно спала на диване, и мама и я в очередной раз убедились в том, что Миша – довольно сдержанный и воспитанный человек. Многие, кто таковыми притворяются, становятся собой после того, как выпьют. Развязывается язык, руки, храбрость растет пропорционально тому, как снижается логическое мышление. Однако Миша повел себя так, как вел и до этого, будучи трезвым. Стараясь скрывать свое состояние, он заявил, что ему пора домой, и засобирался.

– Завтра в пол седьмого вставать, – сказал он, выговаривая каждое слово, чтобы не упасть лицом в грязь.

– Ты за рулем, что ли? – спросил его дядя Игорь.

– Не, знал же, куда ехал, – возразил тот, – Да и погода такая. А у меня всесезонка лысая.

– Дрянь эта всесезонка, – заявил сосед, – Ставь нормальную, зимнюю, а то до июня пешком проходишь.

– Та, – Миша махнул рукой, – Там комплект стоит, как вся моя машина. Так что я на автобус.

– Автобусы то уже не ходят, – сказала мама, – Второй час ночи.

– А, ну да, – вспомнил он, – Ну, пешочком дочапаю.

– За мной сейчас подруга заедет, – сказала вышедшая в прихожую Вика, – Можем и тебя подбросить.

– Правда? Спасибо. Если вам удобно, конечно. Общежитие на Пролетарской.

– Это по пути, – заверила его Вика, и Миша успокоился, поняв, что не доставляет никому неудобства.

Неудобство испытывал лишь я, но никто из присутствующих не имел к этому отношения. Я знал, что завтра после школы я просто обязан выплеснуть накопившуюся энергию и развести большой костер на пустыре, иначе, судя по ощущениям, я в любую минуту мог самовозгореться изнутри. Нет, конечно, ничего такого не случилось бы, но это чувство, этот недостаток огня был очень дискомфортным. Все равно, что сидеть на раскаленных углях. К тому же, мне, как и любому десятилетнему подростку, хотелось делиться с кем-то проблемами, а этой проблемой я не мог поделиться даже с мамой. Я знал, что это ее расстроит, и мне приходилось держать все в себе. Гораздо позже я научился жить с этим, а тогда, в девяносто пятом году, мне казалось, что я, верно, начинаю сходить с ума.

На следующий день после школы мы стояли на широком пустыре, находящемся в отдалении от центра города, и собирали всякий хлам, из которого можно развести костер. Колька с Аршамом с радостью мне помогали, ибо какому пятикласснику не хочется разжечь костер. Но лишь для меня одного это было нечто священное, необходимое. Нечто, без чего и так не самая лучшая жизнь становилась намного тяжелее.

Вскоре перед нами высилась пирамидка из обломков старой мебели и строительного мусора, и я уже сунул руку в карман за спичками, как вдалеке на пустыре появился свет фар, и мы машинально спрятались за выстроенную нами пирамиду. На пустыре появилась "девятка", которая проползла по ровной снежной поверхности и остановилась метрах в ста от нас. Из нее вышли двое, и мы, едва завидев их, несказанно обрадовались тому, что уже стемнело, и нас самих не видно. Приехавшие на пустырь люди открыли багажник и вытащили оттуда человека со связанными за спиной руками. Судя по мычащим звукам, доносящимся до нас, у бедолаги был кляп во рту, и он что-то отчаянно пытался сказать своим мучителям.