ПОДГОРНОВ

Ой! Серебряков, как ты мне надоел. Ну, зачем, зачем тебе это нужно?


Владимир Серебряков в растерянности.


СЕРЕБРЯКОВ

(с упрёком)

Как я Вам могу так надоесть, если я Вас впервые вижу?…


ПОДГОРНОВ

(гневно, выходя из образа)

Если ты не оставишь нас в покое, я вынужден буду применить власть, ты имей это ввиду…


ИНТ. 1996 ГОД ТЮРЕМНАЯ КАМЕРА ДЕНЬ


Серебряков проходит в камеру. Он подавлен и растерян. Его окликает Красин.


КРАСИН

Подойди.


Властный, тихий голос действует на молодого учёного словно гипноз. Он безропотно направляется к своему новому месту и садится на кровать. Красин откладывает книгу и обращается к Серебрякову.


КРАСИН

(продолжение)

Ну, рассказывай…


СЕРЕБРЯКОВ

О чём?


КРАСИН

Как дошёл до такой жизни?


СЕРЕБРЯКОВ

Сам не знаю.


Любопытные заключённые подсаживаются поближе, чтобы подслушать разговор.


КРАСИН

(обращаясь к любопытным)

Так, ушли отсюда!


Заключённые беспрекословно выполняют его требование.


СЕРЕБРЯКОВ

А Вы здесь главный?


КРАСИН

(с усмешкой)

Нет, я здесь на привилегированном положении.


СЕРЕБРЯКОВ

И на каком, позвольте Вас спросить, основании?


КРАСИН

(ещё раз усмехнувшись)

За заслуги перед Отечеством. Видишь ли, домой меня не отпускают. Пришлось выбирать между одноместным номером и общежитием. Я выбрал общежитие, всё разнообразнее.


СЕРЕБРЯКОВ

И за какие, такие заслуги?


КРАСИН

Ты мне о себе рассказывать не хочешь, а сам интересуешься, это с твоей стороны некрасиво.


СЕРЕБРЯКОВ

Ну, а что рассказывать, как меня упекли в дурдом?


КРАСИН

Расскажи, если интересно…


СЕРЕБРЯКОВ

Да нет, там нет ничего интересного. Там страшно, кто-то воду пьёт неустанно, изображая из себя матроса, кто-то занимается членовредительством в надежде обрести мудрость, кто-то прячется от правосудия. Это как будто изнаночная сторона нашего общества, но побывав там, всё больше убеждаешься, что она скорее лицевая.


КРАСИН

Да ты не физик, ты философ.


СЕРЕБРЯКОВ

Ну и всё же, как Вы здесь оказались?


КРАСИН

(с усмешкой)

Так это мой дом родной.


СЕРЕБРЯКОВ

(спрашивая, для всех очевидное)

Разве можно этот дом считать родным?


КРАСИН

(в тон Серебрякову)

А разве человек может изменить свою судьбу?


СЕРЕБРЯКОВ

(с энтузиазмом)

Может, конечно, может, и даже должен!


КРАСИН

(глубоко вздохнув)

Когда-то я тоже так думал. Вышел на свободу после первого срока, а жизнь на воле стала совсем другой. И меня, и мою судьбу как будто и не принимает. Захотел я, мысля как ты, поменять свою судьбу – стать богатым и счастливым.


СЕРЕБРЯКОВ

И что стали?


КРАСИН

(с усмешкой)

Стал…, конечно, стал, только ненадолго.

Тогда я как ты сказал себе: прочь самобичевание, что случилось, то случилось, прошлого не вернешь. Жизнь воспринимать такой, какая она есть. Определить для себя цель и думать о будущем. В этой стране, где сажают за валютные операции, делать нечего. Только куда ехать без денег? На родину обетованную? Там на границе висит плакат: не думай, что ты самый умный, здесь все евреи. Значит, нужно было, прежде всего, взять где-то деньги.


НАТ. 1978 ГОД УЛИЦЫ НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ ДЕНЬ


Красин идёт по проспекту.


КРАСИН

(продолжение, голос за кадром)

Когда вернулся в Ленинград, остановился у сестёр. Много воды утекло: умерли отец и мать, умерли три сестры… Но жизнь надо было как-то налаживать.


ИНТ. 1978 ГОД ЛЕНИНГРАДСКАЯ КВАРТИРА ДЕНЬ


Квартира заполнена антиквариатом. Две старушки смотрят телевизор.


КРАСИН

(продолжение, голос за кадром)

Но Бог дает шанс каждому и он, как мне, казалось, представился: «наколку» дал один из блатных и с дела просил пять процентов.

В центре Ленинграда тихо жили две сестры КОШЕЛЕВЫ дочери камердинера двора Николая II. В 1978 году это были добрые, маленькие, сморщенные старушки, которые ничем не отличались от обыкновенных бабушек во множестве дворов Ленинграда. Разнились они лишь тем, что папа им оставил неплохое наследство, позволяющее быть одними из самых богатых людей СССР. Стол царя Николая был хлебосольным. В доме старушек нашли приют уникальные сервизы, часы работы Фаберже – единственные в Союзе и вторые в мире – и многое другое, числившееся как достояние народа и музейная ценность. Всего, если переправить за кордон и не торговаться, на миллион долларов.