Когда Баскольд ушел, я приняла душ и отправилась спать с мыслью: «Теперь и у меня есть парень»…

Несколько недель все шло как по маслу. Вполне нормально для нашего Вуза. Академию заметно потряхивало. Крипсы планировали нападение, совершали диверсию за диверсией. Студенты с утроенной энергией готовились к войне и с удвоенной силой надеялись, что им зачтется на экзаменах. А преподы с учетверенной силой объясняли: на экзаменах по точным наукам участие в боевых действиях засчитываться не будет.

Первогодки ныли, что их не берут на большую битву. Заставляют делать то, что хуже смерти – учить физику, математику и химию.

Баскольд заходил ко мне после занятий по военке. Мы прогуливались поздними вечерами в самых темных углах Академического парка. С моим леплером нам даже освещения не требовалось – парень сверкал так, что любые фонари блекли, а звезды стеснительно прятались за облака. Только круглый белый медальон Луны грустно смотрел на сверкающего гуманоида – наверное, завидовал.

Мою квартиру медленно, но верно наполняли сияющие и пестрые вещи. Вначале там поселилась желто-лиловая лампа с узорами всех цветов радуги и еще нескольких оттенков. Но этого безумному дизайнеру показалось мало – и он пустил по атласному матерчатому куполу золотистые и серебристые нити.

Включать электроприбор без темных очков категорически запрещалось – слепота на пару часов гарантирована. Зато возвращаясь ночью в квартиру, я видела все как днем. Лампа отражала лучи фонарей, Луны, звезд и даже светлячков так, что другого освещения уже не требовалось.

Следующим меня одарили рюкзаком, сшитым из пестрых тряпиц и джинсы. Аппликации-сердечки, розы и… почему-то кинжалы из золотой и серебряной ткани, по словам Баскольда, «выражали силу его чувств». Я еще долго гадала – какая связь между романтической привязанностью, холодным оружием, фиолетовыми розами и зелеными сердцами. Видимо, чувства Баскольда оказались настолько сильны, что словами не описать. Точно также, как и рюкзак. Очередной подарок леплера – наручные часы я надела только один раз. Усыпанный стразами прибор сверкал всеми цветами радуги, и стрелок никто не видел напрочь. Я предположила, что время по этим ходикам нужно определять как по солнечным. Куда ляжет тень от часов – столько и времени. Но Баскольд не согласился. Долго пояснял, что если смотреть на часы искоса и под углом во сколько-то там градусов, можно даже заметить, что там не две, а целых четыре стрелки. Почему четыре я так и не поняла. Баскольд утверждал, что одна из них показывает еще и магнитное поле. То есть работает компасом. К сожалению, часы прожили короткую и бесславную жизнь.

На занятии нашего физика – Мастгара Раттифера как раз разошлись облака, и солнце засветило особенно ярко. Часы сверкнули всеми блестками разом – и ослепленный в лучших чувствах препод растерянно присвистнул. Доска покосилась и поехала вниз «на соплях». На тонких резиновых веревках, что удлинялись и сокращались сами по себе, словно жили собственной жизнью. Из стены вывалился булыжник, из шкафов выстрелили пилки для ногтей. Все как обычно. Я почти ничего не заметила. Но тут с потолка посыпалась штукатурка. Мы с ребятами просто отряхнули прически. Царринда демонстративно встала и вычесала побелку из своих идеально выглаженных прядей. Но в эту минуту наверху что-то затрещало и загорелось. Проводка решила напомнить о себе. Наверное, соскучилась со времен Академического бала. Откуда ни возьмись, в аудитории появился наш электрик – Федерикк Паструм.

В своей традиционной каске на резинке от треников и синем комбинезоне на подтяжках он напоминал скорее строителя. Зачем к комбинезону, у которого уже есть бретельки, крепить еще и подтяжки никто не понимал. Но спрашивать не решался. Потому что при малейшем вопросе Паструм доставал свой огнетушитель. Где он прятал бандуру, размером с иного леплера, не ведал никто. Только это оружие массового поражения легко покрывало пеной несколько аудиторий и лабораторий в придачу.