После завтрака начиналась муштра, строевая подготовка. Мы в любую погоду ходили по нарисованным квадратам под барабан на плацу до изнеможения. Строевую ненавидели все. Перед ней нужно было ещё нашить белый подворотничок-кусочек белой ткани под шею. «Внешний вид к осмотру!».

Один час в день проходили занятия по политической подготовке. Под долгую нудную болтовню курсанты дремали на своих пронумерованных табуретках. Иногда раздавался под «звук тишины» резкий удар по полу. Это кто-то «замученный» засыпал на табуретке и падал на пол. Провинившегося жестоко наказывали тут же, на месте двумя нарядами вне очереди. По существу, двумя бессонными ночами подряд на тумбочке. Потом расскажу подробнее. Наказывали за малейший проступок: за поворот головы, забывчивость, за пуговицу не застёгнутую, за плохо подшитый воротничок, за задержку в столовой, но особенно за возражение или неповиновение начальству. Постепенно все привыкли к этим мелочам. Было совсем не обидно, ведь в учебке мы все были одинаковы, все с одного призыва.

Затем снова физическая подготовка на снарядах. Хуже всего было на полосе препятствий – не все могли смаху перелетать через забор в три метра высотой или перепрыгивать с бревна на бревно на высоте два с половиной метра. Все боялись упасть.

Нас ещё раз побрили налысо и привели в часть, где нас ожидал прапорщик по кличке «Мул» – весьма пожилой для армии грузный мужчина, который снова поменял нам порядком износившуюся одежду и сильно стоптанные сапоги на более новую амуницию. Помогал старому Мулу молодой красномордый деревенский хлопец по фамилии Коляда, наш каптёрщик. Ему присвоили уже клику «Мулёнок», так как по фигуре он очень смахивал на своего патрона. У меня с ним сложились приятельские отношения. Потом нас завели в казарму. Посреди огромной комнаты стояла перекладина, лежали блины от штанги, а вокруг была сотня кроватей, выстроенных в ряды. Это была рота. Тут мы спали и занимались спортом. У кровати были тумбочки и табуретки с номерами. У каждого был свой номер. Нас распределили на 3 взвода, которые в свою очередь делились на три отделения во главе с сержантами.

Командиром нашего 3-его взвода был лейтенант Бадун – «Слуга царю, отец солдату». Рослый мужчина с бегающими глазами и всегда свежим розовым лицом. Он всегда старался выглядеть правдолюбцем и ретиво выполнял все команды начальства с полной боевой готовностью, но в то же время в нём было что-то иезуитское. Я не очень ему доверял. Да, к слову, в учебке он тоже нами заправлял, поэтому я уже привык к нему. Вечером нас повели с дружественным визитом в тихую и уютную комнату. При свете настольной лампы за аккуратным столиком сидел добрый майор и пил чаёк. Молодые солдаты выстроились в очередь на откровенную беседу «по душам». По одному, естественно. Все выходили от него почти в умилении. «Какой добрый дядя майор!» А был 1980-ый год. Мне уже 22,а не 18. Внутренний голос говорил, чтобы язык не опережал мозги. Вы, конечно, поняли мой намёк. Майор-добряк был особистом, и у него была такая работа, чтобы вызывать ребят на откровенность. Но меня так просто не взять, уже видел это. Майор улыбнулся при виде меня, предложил чайку, закурить, ответил, что не курю. Предложил рассказать о близких, не скучаю ли по дому. Спросил о девушке и пьянках «на гражданке». Ответил, что не знаю вкуса алкоголя и с девушками не гулял никогда. Всё время учился как В. И. Ленин «учился и снова учился». Слегка раздосадованный майор-доносчик наконец отпустил меня восвояси. Я посмотрел в зеркало нет ли нимба у меня над головой. А ребята раскалывались. Некоторые рассказали многовато, не выдержали, и я больше не видел их – перевели в другие части. Они оказались «неблагонадёжными».