Он проводил взглядом электричку, сидел в машине.

– Зачем ей так надрываться на этой бесплодной земле? Местные бабы про садоводов сердито говорили: «Вон садисты идут». Вот и она «ушла в землю», превратила себя в лошадь, значит, ничто другое ее не волнует. Хотя нет. Вот стоит около сиденья скромный, но красивый букет. Она забыла его в машине.

– Ты тронула меня, засушу цветок. И очень хочу тебя снова увидеть.

В назначенный день и час она выбралась на дорогу из леса. Он подъехал чуть раньше. Вышел из машины, подошел, поздоровались, он погрузил ее вещи в багажник. Ирина села рядом, стала пристегивать ремень.

– Ну как поживает твой депресняк?

– Вроде немного ослабел («Синдром выходного дня» отменила). А в молодости у тебя вихрастый чуб?

– Нет. Такой же ежик, только не седой. А что?

– Тебе бы форму, фуражку и нагайку в руку.

– Зачем?

– Похож на казака. Упрямый строгий взгляд, сложен крепко, усы.

– А у меня и фамилия Казаков.

– Значит, поройся в родословной.

– Спрошу у своих. Я ведь младший. Ни революции, ни войны не помню. А ты будешь Аксинья, да?

– Ни по возрасту, ни по внешности не подхожу.

– Еще как подходишь! Прямо так и пышешь: молодая, озорная, поворотливая.

Она с задором посмотрела, улыбнулась:

– Спасибо за комплимент.

Машина тронулась и покатила по шоссе. У моста уже не было большой пробки – сезон заканчивался. А Вадиму хотелось побольше узнать о ней, и обязательно «перекинуть мостик» для следующей встречи. Оказалось, что ей опять придется ехать на дачу: надо закрыть скважину, но перед этим отрезать трубу, она выпирала из-под крышки.

– Я тебе помогу, я буду здесь, встречу тебя на платформе. Только приезжай на первой электричке, чтобы все успеть.

Он сказал, делая ударение на «все».

– Я тоже помогу тебе.

– Хорошо.

В городе, когда подъехали к ее подъезду, она спросила: «Поднимешься к нам? В обморок не падай – у нас не квартира, а фабрика – заготовочная. Заранее извини.

– Что ты как девчонка стесняешься?

– Не знаешь ты моей жизни. Муж был болезненно ревнивый. Боже упаси, если кто-то посмотрит на меня, потом упреков не оберешься: «Ты его знаешь, ты с ним встречаешься, ты с ним…» Надень, Ира, черну шаль и ходи внахмурочку. Куда ни ездила, где ни была – ни разу ему не изменила. Зато он всю молодость блудил. Если на прополку поедет – в субботу не жди, только в воскресенье к вечеру. Или скажет, что едет в отпуск в деревню, а сам в «Лесной курорт».

– А ты его жалеешь.

– Жалею, он у матери «поскребыш», силенок-то не столько, сколько у старших. Настроил сколько! Другому бы на три жизни хватило. «Зеленый змий» мешал. Без этого он ни одного дня жить не мог, и меня втягивал. Отвлекала чем могла: стройкой, деревней, даже упрашивала его в народном хоре петь, у него был хороший слух и голос, не согласился. Ой, заговорила тебя. Торопишься. Значит, до среды?

– Да. И не пасуй перед тетками. Мы ничего плохого не делаем.

Хорошо говорить: «не пасуй». Только он уехал, к Ирине подкатила Лида: «Хороший мужик, а ты вообще у нас красавица. Поживи всласть, хоть сколько осталось. Всю жизнь „пашешь“. А жена-то у него есть?».

– Я не спрашивала и не буду. Всего второй раз его вижу.

– А видать сильно запал. Неохотно расставался.

В ноябре семь погод на дворе. Ночью вдруг пошел снег. Он залетал в тамбур. Казалось, что эта снежная круговерть до весны не кончится. На перрон вышли только двое – Ирина и ее сосед Павел. Ирина огляделась. Вадима не видно. Окликнула Павла и пошла рядом. А Вадим бежал по платформе с большим фонарем, кричал и размахивал им.

Ирина остановилась, велела Павлу не ждать, пошла навстречу Вадиму. Он запыхался.