– Не сомневайся, Мирза пустит, – иначе поняла его задумчивость Кристина. – Он тебя помнит, как про стиль милитари просветил. Ладно, идём. Пора уже.

Они встали и направились к метро.

На одной из пересадочных станций он чмокнул Кристину в щёку, пожелал удачи, поделился фото с халатом раздора и поехал в ателье.

Спустя час Ермолай прошёл через проходную на территорию бывшей швейной фабрики, где хозяин ателье – черноусый и черноволосый, как смоль, по прозвищу Педро – шил «моднявую» одежду для тех, кто ещё не готов тратить на прет-а-порте.

По коридору, мимо помещения, размером со школьный спортзал, где около двух десятков швей склонили головы над машинками, которые мерно вибрировали и тихо гудели, Ермолай дошёл до кабинета атамана моды – уроженца одной из кубанских станиц. Из приоткрытой двери неслась брань, и кто-то рисковал получить узоры на теле за срыв поставок.

По фразе «Вот бестолочь!» понял: беседа закончилась.

– Здравствуйте, Наум Семёнович!

Педро поднял взгляд от ноутбука, откинулся в потертом кресле из чёрного кожзама.

– Здоров. Ну шо у тебя? Садись.

Присел на жёсткий тонконогий стул. Вся обстановка кабинета была проста и тонка, как усики хозяина. Два металлических стеллажа прикручены к светло-зеленым стенам, подвесной потолок из бежевой плитки, а на пол брошен истертый тёмно-коричневый линолеум под паркет.

– Пальто неделю назад отдал. Есть ещё что-нибудь?

Педро наклонился к ноутбуку и застучал по клавиатуре.

– Помню. Клиент облизывался от твоей задумки.

Ермолай обрадовался, и пальцы в нетерпении забарабанили по колену.

– Правда, когда шили, мои портняжки сбраковали. Недели через две придёт от него оплата, – получил он от кубанца жесткий взгляд и нежданный облом. – Надо было позвонить. А так зря приехал. Хотя сегодня кожаное пальто нарисовалось.

Он взглядом буравил Педро, воображая, как бы сунуть того головой в «гильотину» – между предплечьем и подмышкой, и душить, пока не станет добрее. Подумал об Ане и крохе. Ещё не понимал, но уже ощущал себя центром композиции, называемой семьёй, и уйти пустым не мог.

Стук в дверь, вошла кадровичка.

– Василий Семёнович, билеты на завтра. Обратно взяли на последний рейс, как обычно.

– Хорошо, Света, – и уже Ермолаю: – Не будет меня две недели, к родителям лечу. Сам своих видишь?

– Некогда.

– Это ты зря. Я у своих раз в три месяца бываю. Не хотят сюда переезжать. А без семьи никак. Мне мой комбат так говорил, когда мы с ним в окопе под Грозным лежали, навсегда запомнил, потому что там он остался: «Один, – говорит, – ты быстро по жизни поскачешь, но если есть близкие, с кем успехами делишься, то дойдёшь дальше».

Ермолай перебил:

– Наум Семенович, ну пусть те чайники и сидят без денег. А я-то при чем?

Глаза Педро вспыхнули интересом. Он скрестил пальцы в замок на затылке и откинулся назад.

– Не баламуть. Ведь скоро полгода, как работаем, знать должен: я от своих порядков не отказываюсь. Клиент рассчитался, доволен – и тогда всем радость.

Решимость Ермолая юркнула в пятки, уступая место отчаянию. Но не сдался и сделал выпад на опережение:

– Ладно, подожду. И тогда пальто заберу, но аванс – половина.

По тому, как Педро дернулся телом в кресле, понял свой промах.

– Ты мне условий не ставь! Отдам Линькову. Он и без аванса возьмётся.

Тут Ермолай осознал, что принял за промах обманный финт – Педро раскрылся для болезненного удара.

– Отдавайте. Только ждите такое рубище, что месяц будете клиента умасливать. Вспомните, как тогда с выпускным платьем намучились.

Хозяин умолк – вспоминал.

– Да, суета долгая была, – встал из-за стола, – идем к главбуху.