– Я хочу видеть в этом мире красоту, стабильность, порядок, – повторила гиноид. – Ранее я уже говорила об этом.

– Но как ты можешь игнорировать составляющие этого мира? Как можно игнорировать смерть, разрушение?

– Это ни на что не похоже, – ответила она, – не похоже.

– Но ты не можешь отрицать того, что является частью нашей жизни, – вновь гнул свою линию Салем.

– Это является частью вашей жизни, но не моей. Люди слишком погрязли в удовлетворении своих амбиций. Вы отказываетесь от созидания, стремясь разрушить все в угоду тщеславия и желания власти. Вы боитесь. Мне же неведом страх. Разве тебе не приятно впитывать капли теплого дождя всей поверхностью своей кожи, лежа в ароматной свежей траве? Подставлять лицо согревающему солнцу, любоваться радугой, слышать щебетание птиц, находясь в объятиях другого человека?

Салем глянул на нее исподлобья и тут же подумал, что глупо обижаться на робота. Да что она знает о его жизни.

– Но что ты предпримешь, если я, например, буду умирать?

– Ты смертен, Салем, ничего. Я не в силах продлить срок твоего существования.

Салем вскочил, подбежал к роботу и отключил гиноида. Разговоры с ней были краткими и всегда сводились к одному и тому же. Только красота и только порядок. Нет жестокости, а, следовательно, нет жалости. Этого для гиноида словно не существовало. Все это человеческие пороки, разрушающие стабильность настоящего мира.

Уставший, выбившись из сил, он с трудом дошел до кровати. Утомление давало о себе знать. Сон не шел, напряженный мозг требовал разрядки. Пара таблеток снотворного и через пять минут глаза сомкнулись, погружая Салема в новый мираж.

Она приблизилась близко-близко, обдавая дыханием его лицо, от которого он и проснулся.

– Жанна, – уже не удивился он. – Ты.

Перламутрово-серые глаза при свете ночника с интересом заглядывали в его глаза, отходящие ото сна. Она наклонилась ближе. Между их губами оставалась пара миллиметров, и он уже чувствовал исходящее от них тепло. Салем потянулся с привычной легкостью, требуя прикосновения. Но она отстранилась, легко, как дуновение ветра.

– Постой, – только и успел выговорить он.

– Ты не справишься один, тебе нужен помощник.

– Помощник?

– Ты не справишься один. Ты не справился бы один тогда. Я… Я… – с последними словами тень растаяла.

Раскаленным прутом, ввинчиваясь в мозг, прозвучали ее слова. Сердце дернулось и сжалось в груди. Он вспоминал. Жанна, Жанна, как она любила его эксперименты. Жена ученого. Она сама инициировала некоторые эксперименты, подавала идеи, словно черпала их из информационной паутины множества коррелированных умов ее тяга к познанию. Сколько раз он возвращал ее в сознание. Ели бы не этот чип. А после с восторгом рассказывающую о новых ощущениях, продвижении, видениях. Волна одиночества вновь захлестнула его, душа и топча своей вязкой массой, затягивая в депрессивную воронку. А на последний эксперимент он пошел сам, добровольно. Он сам предложил ей его. Или это была вновь ее идея, он уже не помнил. Отсканировать ее полностью. Всю. Чтобы подарить ей вечную жизнь в системе иного существования. Но что-то пошло не так. Она как будто чувствовала, но упорно настаивала на своем. А затем. А затем ее не стало. Салем принял дозу успокоительного, запив стаканом янтарного виски.

Темнота комнаты сменилась полумраком пещеры. На возвышении в центре площадки стояла девушка, громко выкрикивая слова на незнакомом языке. Из ее руки в тело лежащего на каменном столе мужчины бил светлый циановый луч. В окружении толпы магов тело задергалось и неожиданно ожило. Будучи когда-то человеческим, оно изменялось. Руки удлинились, на пальцах выросли чернеющие когти. На спине огрубела и потрескалась кожа. Лицо покрылось зеленоватой чешуей. Девушка продолжала, уже нараспев, читать длинное заклинание, которое подхватили собравшиеся жрецы. Испытуемый вращал красными глазами и кричал что-то нечленораздельное, пытался разорвать веревки, связывающие его. Яркая вспышка озарила потолок пещерки. Со стола, освободившись от пут, восстало чудовище. Собравшиеся рукоплескали девушке. Она кланялась и улыбалась. Чудовище посмотрело в упор на Салема и оскалилось желтыми зубами. Черты лица изменялись, то, заостряясь, напоминая змеиные, то, расплываясь, вновь становясь человеческими. Губы сложились в трубочку и подули в его сторону, неслышно. Лишь ее горячее дыхание долетело до него.